Программист жизни - Надежда и Николай Зорины

– Конечно, – сказал я, не отрывая взгляда от Анатолия. – Он тоже все эти годы работал здесь?

– Кто? – испуганно спросила Алевтина.

– Этот твой одноклассник, – тоном ревнивого мужа сказал я. – Ты ждала меня, а он не мог оставить тебя.

– Толик? – Алевтина рассмеялась и кокетливо – отчего меня передернуло – спросила: – Ты ревнуешь? Вот здорово! А знаешь, мне приятно, но только ревнуешь ты напрасно. Толик – просто друг детства. Он в самом деле был в меня влюблен в седьмом классе. – Она опять рассмеялась, весело и беззаботно. – Все давно прошло, успокойся. Сразу после армии он женился, у него двое детей, мальчик – ему сейчас десять, и девочка пяти лет. У Толика вместе с его отцом был свой бизнес, и очень успешный. Но года два назад или около того они разорились. Жена от него ушла, забрала детей, отец… погиб при каких-то странных обстоятельствах, я точно не знаю. Мы случайно с Толиком встретились на улице. Он был в таком состоянии… Я его даже не сразу узнала.

– Пил? – грубо, совершенно не проникнувшись печальной судьбой Толика, спросил я.

– Ну… да. Работы не было, денег ни копейки. А у нас как раз охранник уволился. Вот я ему и предложила в наш магазин пойти.

– Понятно. Пустила козла в огород.

– Да чего ты злишься? – возмутилась Алевтина. – Столько лет пропадал, а теперь явился и права качаешь.

Она замолчала, надувшись. А может быть, вспомнив, что особенно резвиться у нее нет повода – все-таки муж в морге с проломленной головой, предстоящие похороны, допросы полиции. Я действительно на нее злился. И ревновал: и к Толику, и к Стасу, и ко всем мужчинам, которые так или иначе соприкасались или могли соприкоснуться с ней в будущем. И предъявлял права собственности, хотя чего-чего, а уж на это-то не имел никакого права – я был знаком с ней полчаса. Но больше всего я на нее злился из-за того, что она все эти незаконные чувства во мне вызывала.

– Так ты будешь расследовать убийство? – перестав дуться, но каким-то совсем другим тоном, деловым, отстраненным от всяких интимных чувств, спросила Алевтина.

– Буду, я же сказал.

– Спасибо. – Она сжала мое плечо, выражая таким образом благодарность. – Понимаешь, мне кажется, что они подозревают меня. Думают, что это я убила.

– Вот как? – Для меня это не стало новостью. – Полиция в таких случаях подозревает всех подряд, а в первую очередь – близких родственников.

– Да, я знаю, но дело не в этом. У Володи… у мужа обнаружились какие-то акции, счета за границей. Оказалось, что он очень богат, а я, честное слово, не знала. Но они не верят, считают, что мне была выгодна его смерть. А тут еще свекровь масла в огонь подлила. Рассказала следователю, что у нас были не самые идеальные отношения. Идеальные отношения! Да разве возможны были какие-то идеальные отношения с моим мужем? Стерва! Она всегда меня не любила.

– А у вас были плохие отношения?

– Ну не то что плохие… Просто… он был таким замкнутым, весь в себе, а считалось, что он весь в работе. Знаешь, мне всегда казалось, что Володя ведет двойную жизнь.

– В смысле, изменяет?

– Нет-нет, в смысле, что он не тот, кем хочет казаться. Ну вот и эти деньги. Откуда они взялись? И никто не знал, что у него столько денег. Я его временами боялась.

– То есть он что-то такое себе позволял?

– Да ничего он не позволял! Просто он… я не знала, о чем он думает, а он все время о чем-то думал, весь погружался в мысли.

– Ну, – усмехнулся я, – люди часто погружаются в мысли.

– Нет-нет, тут не так. Он был здесь и не здесь. А это страшно. – Алевтина вдруг замолчала и испуганно на меня посмотрела. – Плохо так говорить про мертвого, особенно если он был твоим мужем. Но ты мне помоги, Стасик, хорошо? Найди убийцу.

Я обещал помочь. Алевтина опять заплакала. Утешая, я снова обнял ее за плечи. Слава богу, наваждение прошло: я больше не испытывал к ней никаких чувств – ни плохих, ни тех, недозволенных, противозаконных. Мы договорились встретиться вечером в семь у магазина. В это время она заканчивает работу.

Я вышел на улицу, опять на мгновение отразившись в зеркальной двери. Настроение у меня резко поднялось. Но уже подъезжая к нашему офису, спохватился: телефон я так и не купил.

* * *

Конечно, Полина знала, куда я поехал, конечно, она прекрасно понимала, что еду я туда не затем, чтобы купить телефон. Но почему-то это упущение привело меня в настоящее отчаяние. Я чувствовал себя подлецом и предателем, будто совершил измену.

Да это и была измена. А как по-другому назвать то, что со мной произошло? Мне казалось, что я весь пропах духами Алевтины и что, как только войду в офис, Полина все поймет.

Я боялся с ней встретиться, не представлял, как заговорю – что бы ни сказал, голос мой будет звучать фальшиво. Поднимаясь по ступенькам нашей конторы, я ощущал себя неверным мужем, возвращающимся домой на рассвете: жена не спит, прислушивается, не хлопнут ли дверцы лифта, не раздадутся ли шаги, за ночь вся извелась… Мне захотелось сбежать, но тут я услышал голос Полины – спокойный, деловой: она вовсе не ждала меня, а разговаривала с клиентом. Вздохнув с облегчением, я вошел в офис. И замер от удивления – в посетительском кресле сидел Борис. Вот уж кого я не ожидал увидеть!

– Привет! – поздоровался он таким будничным тоном, будто ничего не произошло: не было фотографии Стаса, не было этой непонятной вечерней «прогулки» к Алевтининому магазину, не было вчерашних его откровений. Полина тоже выглядела настолько естественно-обычной, что я подумал, а происходили ли все эти события на самом деле? Может, на меня нашло кратковременное помешательство и все это мне просто представилось? В последние дни мне часто так казалось. – Вот, привез камеру, – сказал Борис.

– Какую камеру? – дрожащим голосом, тщетно пытаясь перенять их будничное спокойствие, спросил я.

– Мини-камеру наблюдения, – спокойно стал объяснять Борис, – ту, за которую вы еще в воскресенье внесли аванс.

В воскресенье… Это когда мы с Полиной собрались на пляж, а по дороге решили завернуть к Борису. Как далеко оно отстояло от сегодняшнего дня, это воскресенье, как хорошо там было, как размеренно текла наша жизнь. Я уже не помню, зачем нам понадобилась эта мини-камера, но лучше бы мы без нее как-нибудь обошлись. Ведь если бы мы напрямую поехали на пляж, не попали бы в пробку. А если бы не попали в пробку, у меня не украли бы телефон, Борис не одолжил бы свой, и я никогда не увидел бы фотографию, на которой Стасу тридцать, не познакомился бы с Алевтиной – да что там, я вообще никогда не узнал бы о ее существовании. А Борис так бы для меня и остался немного чудаковатым, но, в общем, вполне обычным человеком. Но почему они, и Борис, и Полина, ведут себя так, будто ничего за эти дни не произошло? А были ли эти дни? Алевтина рассказывала, что больше всего ее пугало, когда ее муж был «здесь и не здесь», полностью погружался в мысли. Она не знала, о чем он думал, что ему представлялось. Может, и со мной происходит нечто подобное? Может, это какой-то вид психической болезни, распространившейся в нашем городе, – человек ведет двойную жизнь: реальную и вымышленную, и в конце концов уже сам не может отличить, какая из них настоящая?