Апокриф. Давид из Назарета - Рене Манзор

– Не смотри на них, они очень злобные.

Чем больше Давид и Фарах углублялись в сердце этих восточных трущоб, тем ужаснее была нищета, окружавшая их. По улицам шатались оборванные, босые, сопливые дети. Они были такими же костлявыми и грязными, как и те, кто, вероятно, были их родителями.

Неужели же назаряне решили обосноваться в забытом Богом Иерусалиме?

– Видишь кусты тамариска там, на углу улицы? – пробормотала Фарах. – Прямо за ними есть полуразрушенная лестница, ведущая к старой дубильне. Там они и собираются.

– Ты не пойдешь со мной? – задал вопрос юноша.

– Я здесь покараулю, на случай, если кто-нибудь нас выслеживал. Когда я увижу что-нибудь подозрительное, я подам тебе сигнал.

Она сунула большой и указательный пальцы в рот и два раза свистнула. Давид кивнул. Он уже направился было к кустам тамариска, но она его окликнула:

– Эй! Назарянин! – Он повернулся к ней. – Не забудь о моих десяти сестерциях, хорошо?

Он улыбнулся, кивнул и пошел дальше. Идти ему пришлось по улочке вдоль кривых стен, по которым бегали ящерицы. Потом он замедлил шаг, незаметно осмотрелся и исчез за сплетшимися ветками кустов.

За ними он обнаружил лестницу, о которой говорила Фарах, и стал подниматься по щербатым ступенькам. Поднявшись на второй этаж, юноша вошел в сводчатое помещение с несколькими окошками. Через них проникали внутрь лучи солнца, в которых танцевали пылинки, и такое освещение придавало этому месту вид святилища. Это резко контрастировало с едким запахом кожи и кислоты, который впитался в стены старой дубильни. Вероятно, когда-то здесь дубили шкуры животных, принесенных в жертву в Храме.

Давид медленно пошел вперед между давно не используемыми чанами и бадьями, всматриваясь в полумрак. Вскоре послышались голоса молящихся, которые становились все громче по мере того, как он продвигался вперед. От дрожащего света свечей на потолок падали тени собравшихся здесь людей.

Внезапно голоса смолкли и наступила тишина.

Не прошло и минуты, как какой-то верзила с комплекцией Геракла схватил юношу и, припечатав его к стене, поднес нож к его подбородку.

Давид от ужаса не смел даже пошевелиться.

Тонкая струйка крови медленно потекла у него по шее.

– Кто тебя подослал? – спросил великан низким гортанным голосом.

– Никто. Моя мать не знает, что я здесь, да и дядя Шимон тоже.

– Давид?

Детская улыбка засияла на лице Ловца человеков. Мальчуган, которого он так часто утешал, когда тот расстраивался из-за поломанной игрушки или сбитого колена, стал взрослым. Он так сильно сжимал Давида в объятиях, что юноша некоторое время не мог дышать.

– Кто-нибудь поверит, что я носил тебя на плечах? Ты разве меня не узнаешь?

– Это было так давно, Петр! – произнес серьезным тоном Давид. – Годы римского владычества изменили нас всех.

– Это верно, – согласился апостол, отметивший, что мальчик вырос. – Что привело тебя сюда?

– Я хочу знать, где похоронен мой отец.

Лошадь под Савлом уже выбилась из сил, но он не мог остановиться. Речь шла о его спасении. При каждом движении лошади, при каждом толчке рана на плече причиняла ему невыносимую боль. Стрела вонзилась в плечо настолько глубоко, причем в такое труднодоступное место, что он даже не мог помыслить о том, чтобы ее вытащить. Он попытался потянуть за древко, но боль, возникшая от одного только прикосновения к нему, была нестерпимой. Раненый стонал при малейшем толчке.

Он попытался отвлечься от своей раны, размышляя о мешке Марии, который у него хватило духу прихватить с собой. Что он рассчитывал в нем найти? Указание мест, где собираются назаряне? Или указание места, где хранили тело так называемого воскресшего? На самом деле то, что главный стражник в конце концов обнаружил в ее вещах, превзошло все его ожидания. И именно это помогало ему держаться. Каифа должен был узнать об этом, чего бы это ни стоило. Но как тогда оправдать цель своей поездки в пустыню, не сообщая об их тайном договоре с Пилатом? Как ему сказать о своем ранении?

В это время лошадь, перескакивая через овраг, так его тряхнула, что, громко вскрикнув, он снова вспомнил о ране.

Стрелу нужно было вытащить. Откладывать это было нельзя, так как не столько сама рана, сколько присутствие в ней металлического острия усиливало его страдания.

Был лишь один способ избавиться от стрелы, но варварский.

Не теряя больше времени, Савл завел руку за спину так, что его скрутило от судороги. Взявшись за оперение, он глубоко вдохнул и резко провернул древко, прежде чем дернуть за него. И после этого, готовый разодрать мышцу и хрящ, всадник вытащил стрелу. Вопль, вырвавшийся у него из глотки, заставил дернуться лошадь под ним. Он вытащил острие, но теперь оно не препятствовало кровотечению.

Когда он наконец-то увидел башни Иерусалима, потеря крови окончательно лишила его сил. Прильнув к шее своего скакуна, он боялся даже шевельнуться. От лихорадки его начало трясти, и несчастный едва видел, куда едет, и не понимал, перед ним часовой, поспешивший ему на помощь, или очередной мираж, который создавал воспаленный мозг, чтобы усыпить бдительность раненого.

Когда он снова открыл глаза, то понял, что лежит на животе в уютной комнате римского особняка. Возле него какой-то старикашка разогревал в миске вино, доводя при этом ее до белого каления. Савл хотел было подняться, но был вынужден отказаться от этой затеи. Боль, не позволившая ему встать, все еще не отпускала его.

– Я бы на твоем месте лежал спокойно, – сказал лекарь, разрывая на нем тунику, чтобы добраться до раны. – Ты потерял много крови, да и плечо твое в ужасном состоянии.

– Я не могу ждать, – вздохнул он, еле сдерживая стенания. – Мне необходимо… мне необходимо увидеть Пилата.

– Он перед тобой, – прогрохотал голос прокуратора, искоса глядящего на него. – Чем занимаются твои стражники, Савл, скажи мне на милость? Сегодня утром в Храме эти проклятые зелоты совершили нападение. Я лишился восьми лучших солдат. Итак, где люди, которых я тебе доверил?

Савл обдумывал ответ на этот вопрос всю дорогу до Иерусалима. Его изворотливый ум поспешно сочинял объяснения. И теперь уже он точно знал, что можно рассказать, а о чем умолчать. Он с трудом проглотил слюну и начал свой рассказ:

– Мы попали в засаду, прокуратор.

– В засаду… И кто же ее устроил?

Стражник не мог признаться в том, что его отряд был истреблен всего лишь двумя воинами, один из которых был римлянином. Внезапно он подпрыгнул от резкой боли. Склонившийся над ним старый знахарь начал промывать ему рану кипящим вином и удалять с ее краев сукровицу и нагноение.

– Так кто же на вас напал? – настойчиво повторил свой вопрос Пилат, которому были безразличны страдания стражника.