Книга без переплета - Инна Гарина

Он не успел договорить. Машина в это время притормозила у светофора, и водитель, на которого никто из них не обращал доселе никакого внимания, не поворачиваясь к ним, неожиданно произнес:

— Простите, господа, что я вмешиваюсь в ваш разговор. Но, кажется мне, я могу быть полезен вам обоим…

Они обратили к нему удивленные взгляды. То был пожилой, седой, полноватый мужчина с гладко выбритым лицом, лучащийся благополучием и уверенностью в себе. Крепкие мясистые руки, сжимавшие баранку, были украшены массивными золотыми перстнями, взгляд пронзительных черных глаз, отражавшихся в зеркальце, цепко, по-хозяйски обшаривал пассажиров. Овечкин немедленно оробел. Что-то было в этом человеке, что приводило на ум образы виденных только в кино дореволюционных бар — уверенных хозяев жизни, привыкших к подобострастному подчинению лакеев и слуг. И голос его, вальяжный, неторопливый баритон, только усиливал это впечатление.

— Позвольте представиться, — продолжал между тем водитель. Басуржицкий Даниил Федорович. Ваших имен я не спрашиваю, ибо, по удивительному стечению обстоятельств, уже знаю их. За что должен извиниться перед вами. Видите ли, нынче днем я был вашим соседом в ресторане, сидел за столиком рядом. Вы были заняты разговором и не заметили меня, а я явился невольным слушателем и думаю, меня можно простить — предмет вашей беседы был чересчур увлекательным.

Никса Маколей нахмурился, а Овечкин растерянно заморгал.

— Возможно, я забыл бы о нашей встрече, — сказал Басуржицкий, наблюдая за ними. — Скорее всего, забыл бы. Но по удивительному, опять же, стечению обстоятельств я был сегодня с визитом у одного своего хорошего знакомого, врача-экстрасенса, и там услышал имя, которое называли вы, господин Маколей, — Хорас.

Никса вздрогнул и впился в него глазами, мгновенно приобретшими жесткое выражение.

— Я понимаю ваши чувства, — тихо сказал Басуржицкий, не отводя своего пронзительного, гипнотического взора. — Третье удивительное стечение обстоятельств — то, что вы сели именно в мою машину, после того как я пожалел, что не увижу вас больше. Ибо мой знакомый может указать вам прямую дорогу к вашему врагу. Если хотите…

— Хочу, — коротко сказал Никса.

— Я могу отвезти вас к нему прямо сейчас. К своему знакомому, я разумею.

— Везите, — сказал Никса.

— Хорошо.

Басуржицкий притормозил, соображая маршрут, и через несколько кварталов развернул машину в противоположном направлении.

Михаил Анатольевич робко покосился на Никсу. Молодой король разом подобрался, и от его сурового лица веяло таким напряжением, такая мощная концентрация жизненных сил ощущалась в нем, что бедный Овечкин почувствовал прямо-таки физическое давление этого невидимого излучения. Ясно было, что к Каверинцеву они сегодня уже не поедут. Экий неожиданный поворот событий! И вправду, удивительнейшие стечения обстоятельств… Он от всей души пожелал Никсе удачи. Может быть, тому уже начало везти? Так внезапно нашелся его враг… Михаилом Анатольевичем овладели смешанные чувства — и растерянность, и беспокойство за Никсу, и грусть от того, что они могут больше не встретиться, ибо король уйдет своей дорогой, оставив случайного знакомого с его скучной жизнью… Тут машина остановилась, и Никса повернулся и посмотрел на него несколько потеплевшим взглядом.

— Я думаю, вам ни к чему идти со мною, — сказал он. — Поезжайте по своим делам, и если что — возвращайтесь ко мне. Адрес вы помните. Баба Вера примет вас с удовольствием. На всякий случай…

Он полез в карман и протянул Михаилу Анатольевичу пачку денег.

— На какое-то время хватит. Возьмите же!

Овечкин, покраснев до ушей, попытался было протестовать, но Никса, не слушая, положил деньги на сиденье рядом с ним и выскочил из машины. Басуржицкий вышел следом.

— Подождите немного, я сейчас вернусь. Только провожу вашего друга, сказал он Овечкину. — К вам у меня тоже есть разговор.

И Михаил Анатольевич, смущенный и растерянный, остался в машине.

Странный водитель их вернулся действительно скоро, сел за руль и, ни о чем не спрашивая, тронул машину с места.

— Не волнуйтесь, все будет хорошо, — сказал он в ответ на испуганный взгляд Овечкина в зеркальце. — Ваш друг — не такой человек, чтобы с ним могло случиться несчастье. А что касается вас — к вам у меня деловое предложение. Вы, кажется, упомянули о том, что остались без работы?

Михаил Анатольевич механически кивнул. Вальяжный баритон звучал успокаивающе, чуть ли не ручейком журчал, вызывая у него неодолимое желание расслабиться.

— Я могу предложить работу. Вам когда-нибудь случалось ухаживать за больными? Нет?… Жаль. Но, впрочем, ничего страшного. Видите ли, я врач-психиатр. Довольно известный. И есть у меня пациентка, рядом с которой я хотел бы видеть именно такого человека, как вы, — мягкого, спокойного, дружески расположенного, никакой грубости… я ведь не ошибаюсь в вашей оценке?

— Наверное, нет, — пролепетал Овечкин, снова краснея.

— Вот видите! Как, кстати, ваше полное имя… Михаил Анатольевич? Очень приятно. Пациентка эта — молодая девушка, почти дитя, пережила, по-видимому, сильное потрясение, в результате чего лишилась памяти и вообразила себя совершенно другим человеком. Ее подобрали на улице, без документов, родные неизвестны. Я увидел ее в клинике для душевнобольных и, честно признаться, испытал глубокую жалость к этому ребенку. Желая спасти ее от ужасов пребывания в подобном месте, я взял ее к себе… женился на ней, чтобы быть до конца откровенным. Елена — очень трогательное существо, вы все поймете, когда увидите ее. Если, конечно, согласитесь работать у меня.

— Я… — Овечкин был в полной растерянности. — Я никогда… и потом женщина?!.. я не справлюсь, боюсь…

— Справитесь, — снисходительно сказал Басуржицкий. — Она вполне разумна, пока не вспоминает о своей мании, и с нею очень даже приятно беседовать. Спокойный, уравновешенный человек… для вас трудность, скорее, будет заключаться в том, чтобы не поддаваться обаянию образа, в котором она пребывает.

— А кем она себя считает? — с любопытством спросил Овечкин.

— Об этом после, — лицо Басуржицкого затуманилось грустью, но ненадолго. — Да… я забыл сказать об оплате.

И он назвал сумму, в два раза превышавшую библиотекарское жалованье Михаила Анатольевича.

— Это в день, — добавил он, — вернее, за несколько часов. У Леночки, собственно говоря, есть уже одна сиделка, особа женского пола, так что вам не придется проводить с моей бедной больною целый день. Подумайте…

Он опять загрустил, перестал сверлить Овечкина своим пронзительным взглядом и уставился на дорогу.

— А куда мы, собственно, едем? — опомнился вдруг Овечкин, совершенно сбитый с толку таким трудным и одновременно заманчивым предложением.

— Мы, собственно, едем ко мне. Прежде чем вы примете решение, я хотел бы показать вам Леночку. Надеюсь, вы не возражаете?