Robbie Williams. Откровение - Крис Хит

В лондонской студии Гая Чемберса Роб слушает наговоренное голосом комедийного актера Стива Ферста для трека, который будет заглавным на новом альбоме — The Heavy Entertainment Show. Ему не кажется, что эта версия лучше той, что он записал в Лос-Анджелесе. Та — совершенно смехотворная, многословная, в духе ведущего боксерского соревнования: «Леди и джентльмены!.. Лучший в мире артист развлекательного жанра!.. Вес!.. Двести миллионов фунтов!.. Действующий чемпион мира развлечений в легком и тяжелом весе!.. Здесь, сегодня вечером, на пике своей музыкальной формы!.. Мистер Робби Уильямс!»

В конце концов они решают, что без интро песня только выиграет.

Тем временем он решает поправить текст песни, в текущей версии один куплет глуповат:

I am notorious

For making all the crowd sing the chorious

You know how it goes

(Я печально известен за то, что заставляю людей петь хорово. Вы знаете, как происходит оно.)

Ему кажется, что последнюю строчку нужно заменить на что-то получше. Строчку крутят-вертят, и поучается I just made up that word! (Я только придумал это слово!). Так, безусловно, лучше. Роб отправляется в отсек, где пишут вокал, чтоб напеть строчку.

Проходя по студии, Роб замечает на столе словарь. Тут он делает то, что часто делает, когда словарь оказывается под рукой, а он при этом думает о ком-то или о чем-нибудь — он раскрывает словарь на первой попавшейся странице и тычет пальцем не глядя. Какое слово выпадет? Сегодня в его мыслях Ноэл Галлахер. Слово, на которое попал палец — knocker (дверной молоток).

Гай и Ричи работают над инструментальными дорожками, так что Роб им пока не нужен, и он лезет в интернет почитать последние новости про Айду на утреннем Loose Women.

Заголовок: «Я чувствовала себя фальшивой невестой».

* * *

Сегодняшняя поездка — не «Бентли», который он купил в конце прошлого года. Особенно ему нравится табличка с номерным знаком, который он нашел, прочитав статью о нем. E IS BAD («Э — это плохо»).

«Люди смотрят, видят Крэга, но не смотрят на тыл, что удобно, — говорит он. — Я кружусь в этой машине, думая, какое я сделал ироничное замечание насчет экстази, но, мне кажется, люди этот момент не очень просекают».

Мы убиваем время в Челси, ожидая Айду. Роб указывает на паб через улицу и сообщает, что вот там он как-то, записывая свой дебютный альбом Life Thru A Lens, сильно напился. «Это был День Элтона Джона», — говорит он. Потому что к концу дня он уже так нажрался, что пришел к Элтону Джону домой и принес ему кассету со своими новыми песнями. Элтон Джон отправил его в рехаб.

«И как студия?» — спрашивает Айда.

«Не очень много сделал, — признается он. — Но достаточно, чтоб оправдать визит в студию».

Машина едет на запад, в их пригородный дом. По дороге он рассказывает Айде о том, что сделал то, что они сто раз уже осудили как глупость. Он читал о себе в интернете. «Проглядел несколько комментариев вчера, — делится он. — Очень много народу меня не любит до сих пор». Он объясняет, что именно, как ему кажется, занесло его в тот тред: «Наверное, я просто сознательно или бессознательно, но захотел понять: кто-нибудь вообще заметил, как я похудел?»

«Я тут не в игре, — говорит Айда. — Я в такие игры не играю. Не хочется мне. Слишком уж больно. Я не из тех, кто говорит: мне похер, что люди говорят. Мне лично далеко не похер, что говорят люди. Я не льдышка. Я не статуя. Мне трудно отпускать».

Роб говорит, что читал статью в NME — «пробежал по диагонали» — и расценил ее как некую саркастичную защиту его нового контракта с рекорд-лейблом (а он недавно заключил контракт с Sony). Там между строк читается: «Он, конечно, дерьмо, но это наше дерьмо». Толковый пересказ сути. Статья, озаглавленная «В защиту Робби Уильямса», начинается так: «Ну нет, послушайте же, вернитесь, не уходите, выслушайте меня. Люди как-то забывают главное о Робби Уильямсе — то, что вообще-то он не так уж плох». Дальше идет критика густым потоком, который разражается, наконец, таким: «Но кто Робби Уильямс есть и кем он всегда будет — это настоящей поп-звездой. Эгоистичный. Неуверенный. Противоречивый. В чем-то, возможно, неприятный и обескураживающий, но всегда захватывающий»

Уже вскоре Роба захватывают другие воспоминания, другие промахи. «Я тебе рассказывал, как представил Айду „моя жена Адель“? Мы были на вечеринке ФИФА Олли Мерс, и я такой: привет ребята, вот моя жена Адель. Что-то в голове переклинило».

«Очень неудобно нам было», — говорит Айда.

* * *

Январь 2007 года

Если вы хотите фильм про Робби Уильямса, такой, в котором сюжетная арка логична, приятна и безгрешна, то сюжет будет таким: он выжег себя в туре 2006 года, упал на самое дно, отправился в рехаб и, выздоровев, приведя разум в порядок, избавившись от вредных привычек и восстановив свое положение в мире, в котором он встретит женщину, с которой все, наконец, обретет смысл: любовь до гроба, свет побеждает тьму, радость убивает страх, и рука об руку идут они в грядущую счастливую жизнь.

Но все не совсем так на самом деле.

Роб познакомился с Айдой еще за несколько недель до рехаба. Был вечер пятницы третьей недели января — ровно в то время, когда у него самые проблемы были. Свел их общий друг. И этот друг сказал Робу — эти слова засели у него в голове и потом долго путали мысли — конкретно вот что: «Она совсем чокнутая, но на вечерок сойдет, повеселиться». Не самое многообещающее представление. А он тоже не в лучшей форме был, чтоб с кем-либо знакомиться. «Я ее загуглил, понял, что она, конечно, очень привлекательна», — вспоминает он. «Но я тогда принимал много таблеток, которые делали меня антисоциальным. Помимо того, что я вообще антисоциален. Так что мы вроде какие-то планы наметили, но я отвалился. Так что она на меня забила. А потом я стал ей оставлять сообщения днями и неделями позже, которые ее смешили. И мы снова запланировали встретиться. Но я из дома своего не выходил, так что встречаться со мной пришлось бы ей у меня дома, что ее несколько взволновало».

Вот как Роб — предупреждаем, не столько романтично, как могло бы быть — готовился к свиданию, которое в конце концов изменило его жизнь: «Ранее ко мне зашел дилер-девушка, я с ней спал. Она мне принесла все эти таблетки — морфий, адерол, викодин, еще кое-что. Так что я, приняв горсть таблеток, спал с дилером».

Некоторое время спустя у дома Роба высадилась Айда — друг подбросил ее с вечеринки. Она вышла на том же месте, на котором три года спустя Роб сделает ей предложение. Если уж и суждено было им быть вместе, то тогда знаков этому почти не было. «Открывается дверь порша, — вспоминает Роб, — и с заднего сидения вылезает эта девушка. На ней платье с карманами, из-за которого выглядит она старомодно, и я думаю: „Ох и растолстела же она“. Она входит в дом, выпивает пару бокалов красного вина. А Айда от красного другая, нежели от белого. А ром и текила на нее тоже действую по-разному. От красного она эдакий еврей-большевик из Нью-Йорка. Мне обычно нравится ситуация, в которой люди расслаблены, я такой милый, наедине если, но вот та конкретная ситуация, мне кажется, ее не устроила — она же в незнакомый дом приехала с вечеринки, где нажралась неслабо, и я вроде как ее раздражал. Думаю, она решила: „Не уверена насчет этого парня“. Обычно я с таким справляюсь, человек расслабляется, но в тот момент просто не мог, ничего у меня не получалось, так что я подумал, что отвезу-ка обратно на вечеринку».