Robbie Williams. Откровение - Крис Хит

На первой ты говорил?

«Говорил, вроде. Да. Мне хотелось присоединиться ко всем. Рассказать им о том, что чувствую — это мне совсем не сложно. Но на нескольких встречах меня свели с ума истории о внимании папарацци, я этим поделился и расплакался. И вот, наверное, этим не стоило делиться. Однажды собрание вел один парень, который сказал: „Я в этих залах видал очень знаменитых людей, и один из них плакал, закрыв лицо руками, из-за проблем, которые у них возникают…“ И я такой: да это ж я, я был на той встрече! А люди потом ко мне подходили и говорили совершенно бредовые вещи: „ну, тебе, наверное, надо повзрослеть и немножко мудрее ко всем этим ситуациям с папарацци относиться…“ Судили прям. Ничего они не поняли. Это в общем все на уровне „сами виноваты, что прославились…“ и „теперь придется платить цену“».

* * *

Тот последний визит в рехаб Аризоны прошел не гладко. Роб уже три недели находился в клинике, как произошел инцидент с другим уязвимым пациентом. Его последующие неотвеченные вопросы о том, что произошло, его взволновали. Он также не понимал, зачем его положили на девять недель, когда остальные пациенты больше месяца там не находятся. Так что он заявил, что останется только на четыре недели.

«И когда я впервые это сказал, они начали „предлагаем вам написать эссе о рецидивах в будущем“. На следующий день они снова попытались убедить меня задержаться там, но я сказал, что отказываюсь, и они предложили „что ж, напишите тогда эссе о своей смерти“. Когда мой консультант попросил меня написать письмо о моей смерти, я его вообще перестал уважать. Я сказал: „Я уезжаю отсюда раньше потому, что вы сказали написать эссе о моей смерти, что, как мне кажется, есть уловка, чтобы удержать меня здесь, причем самая негодная уловка, которую вы только могли выбрать“.»

В конце концов, через три недели жизни в клинике, подогреваемый тем, что он расценил как недостаточную реакцию на это и другие его волнения, он собрал чемодан. Именно в тот момент, когда он выметался, на такси приехала его мама Джен — навестить его в неделю семьи.

«И я такой: Слушай, люблю тебя беспредельно, мы едем, тут дерьмо всякое происходит, через минуту расскажу подробнее, давай в машину». Мать с сыном заселились в отель, потом улетели обратно в Лос-Анджелес. И там они провели семейную неделю с терапевтом.

Он хочет все четко прояснить: он рад, что лег в рехаб, и благодарен за то, что клиника отдалила его от наркотиков. Он осознает, что без рехаба покончить с зависимостью вряд ли получилось бы. Однако сейчас он бы выбрал такую клинику, где у него была бы отдельная комната с телевизором, и где разрешают пользоваться компьютером: «Весь день я бы все равно проводил в классе, все равно проводил бы очень много времени с людьми, которые там находятся. Но было бы больше шансов на то, что я там задержусь, если б у меня был хоть какой-то контакт с внешним миром. Я бы лег в какую угодно клинику, где разрешают смотреть телевизор и где живешь в своей отдельной уютной комнате».

Айда, услышав финал беседы, предлагает другой вариант. «Никуда ты не поедешь. Потому что проблем у тебя не будет».

* * *

Когда ты выбрался на волю, насколько быстро — или медленно — у тебя родился план продолжать? Сразу ли ты понял, что хочешь соскочить с этих своих американских горок?

«Я только знал, что то, чем я зарабатываю, делает меня больным. Так что математика проста. Я уже сделал гору денег немеряную, мне этим уже заниматься не надо, я и не буду».

Так что ты просто засел дома, стал писать песни и просто жить?

«Ага. Еще старался завести друзей и сам старался быть другом. Заполнял время. Влюбился».

Май 2016 года

Отель Soho, номер 117. Робби пока не проснулся. Айда, которая сегодня должна в четвертый раз появиться в роли ведущей на Loose Women, уже несколько часов как уехала на встречу с телевизионщиками, на грим и все такое прочее. В соседнем сопряженном номере ожидают Майкл и Крэг Дойл (Крэг — один из постоянных сменяющихся охранников). Внезапно Роб заглядывает к ним, полуголый, чтобы поинтересоваться насчет завтрака и того, читал ли Майкл его недавний твит о Шекспире (где написано «Бард-мудило»). И просит у Крэга зажигалку.

Он снова курит. Вот это сюрприз. Он курил до 38 лет. До тех лет он каждый раз на определенном этапе жизни говорил, что пора бросать, но не бросал. Попробовал один раз — и удачно. Или, как он сам выражается «Я бросал единственный раз — когда бросил». Он говорит, что бросил так: взял и прекратил.

Про недавний срыв он рассказывает так. «Я пять дней на диете». Его новейшую диету разработала Амелия Фрир, к которой он обратился, впечатленный тем, как она изменила Сэма Смита. Он также знал, что его любимая жвачка и витамины Berocca обостряют его экзему. Так что он решил все сделать грамотно.

«В первый день, — рассказывает он, — доза сульфата магния, который все регулирует, два яйца, потом ничего пять часов, овощной бульон, ничего пять часов, овощи на пару, ничего до следующего утра».

Такое ему не понравилось.

«Это, блин, реально тяжко. Но, учитывая мой уровень ненависти к самому себе, казалось, что как-то худо-бедно я доберусь до финала».

Через три дня ему, впервые за долгие годы, захотелось закурить. «Никогда. Никогда. Проходя мимо крупных зданий, билдингов, где народ курит на углах, я думал: неужели это еще производят?» И через пять дней он сломался. Сейчас он курит уже два месяца. Первые пять недель — тайком ото всех.

Он описывает ритуал, который у него выработался в лос-анджелесском доме. «Я спускался и выходил через заднюю дверь». Шел в ванную, где лежит средство для ополаскивания рта «Листерин» и средство для дезинфекции рук. «Я выходил и раздевался — до пояса, во всяком случае». Несколько недель все шло гладко. Выкуривал штук шесть сигарет в день, так что шесть таких заходов делал. Даже с такими грубыми промахами, которые допускаешь, когда сам понимаешь, что делаешь что-то нехорошее: «Однажды утром я прополоскал горло средством для рук — перепутал просто».

Он понимал, что нужно рассказать все Айде. Но — попозже. «Я храбрился, чтобы подготовиться и ей сказать, но все никак не мог выбрать момент. К тому же мне нравилось быть немножко таким нехорошим. Я чувствовал реальную вину… но также чувствовал себя эдаким шестнадцатилетним на рэйве».

Несколько недель назад они переехали в Англию, и он свое курение приспособил к тамошним условиям. Он просыпался за полтора часа до Айды — из-за джетлага, и ускользал из дома. «У моих ботинок каблуки громко стучали, так что приходилось идти очень медленно в залу дома в общине Комптон-Бассетт, вылезал через окошко двери и на улице закуривал. Но тут меня ударяло так сильно, что начиналась паническая атака: я в буквальном смысле чувствовал себя на высоте и на дне. Иногда я в первые минуты не мог вернуться домой».