Дагестанская сага. Книга I - Жанна Абуева

Ансар был счастлив. Рядом неотлучно находилась любимая женщина, подарившая ему два прелестных создания. У него был чудесный дом, который он не уставал охорашивать. Ювелирное дело приносило неплохой доход, позволявший им не отказывать себе ни в чём, да ещё и откладывать на «чёрный день». Родители помирились с ним и даже пару раз наведались в гости, не поминая старого и приняв в своё сердце Айшу. Когда малыши подросли, Ансар повёз их в Кази-Кумух, и там они с восторгом, как когда-то и он сам, носились по окрестным улочкам, распугивая кур и петухов. Жарият, души не чаявшая во внуках, старалась пропускать мимо ушей колкие замечания сельчан о том, что во всей этой истории больше всех пострадала бедняжка Кумсият, так и оставшаяся без мужа.

В первый же день приезда Ансара в дом пришла Забидат и устроила бурную сцену, обвинив его в том, что он испортил жизнь её дочери, и тогда Ансар ответил ей просто и откровенно:

– Я твою дочь никогда не любил и не полюбил бы, а жить во лжи я не хотел. Но я от души желаю ей счастья!

– Тогда живи со своей Айшей, которая наплевала на своего отца, и я посмотрю, как она ещё наплюёт на тебя и опозорит тебя так же, как опозорила родителей! – вскричала Забидат и ушла, по обыкновению громко хлопнув дверью.

Вновь увидев родной аул, Ансар не мог не заметить того, как он сильно переменился. На улицах не встретить было многих знакомых лиц, одни из которых сгинули в тюрьмах и ссылках, а другие отправились в чужие края в поисках лучшей доли, и уже совсем другие люди управляли сейчас Кази-Кумухом. Появилось и множество пустующих, наглухо заколоченных домов, чьи хозяева, спешно продав их чужакам, перебирались на постоянное жительство в Буйнакск или в Махачкалу и дальше, в Россию и даже в Турцию.

Вечером, накануне отъезда, Ансар вновь прошёлся по селу, глядя с горечью на опустевшие и заброшенные дома. Таким же заброшенным и сиротливым выглядел дом Ибрагим-бека, куда Ансара привели ноги, и сейчас он стоял у глухой стены соседнего дома, где, казалось, ещё вчера с замиранием сердца вглядывался в окно напротив в надежде, что там вот-вот промелькнёт нежный профиль его любимой.

Ансар по возвращении домой не стал рассказывать Айше, как потрясла его картина родного села. Умолчал он и о том, что в Кази-Кумухе появились люди, претендующие на ханское происхождение, из тех, что в прежние времена пребывали в отдалении от своей знатной родни по причине незаконности своего рождения. Терять им, собственно, было нечего, и они важно величали себя наследниками ханской фамилии, требуя от людей к себе уважения и признания.

Слушая мужа, Айша ощутила в душе острую ностальгию по Кази-Кумуху, однако теперь, когда все её близкие были насильственно удалены от родных мест, она не могла даже думать о том, чтобы поехать туда.

От родителей не было никаких вестей. Всё их добро государство конфисковало в свою пользу. И Айша вновь и вновь возвращалась мыслями к родным, с тревогой и болью гадая, где же они могут быть и живы ли вообще.

Опубликованная в газете «Красный Дагестан» статья была озаглавлена «Вон, примазавшиеся!», и в ней некий бравый аноним, не пожелавший открыть своего имени, писал: «В селении Чох Гунибского округа есть род Мавраевых, известных не только по одному округу, но и по всему Дагестану своим контрреволюционным прошлым. Из этого рода были офицеры, крупные барановоды и т. д., а один из них работает и сейчас в Даггизе, не раз фигурировавший на страницах «Красного Дагестана» за свои отличительные делишки. Во время гражданской войны в Дагестане Мавраевы были в рядах тех, кто боролся против Красной армии, красных партизан.

После войны, в 1925 году, другой представитель фамилии Мавраевых, оказавшийся почему-то «Нахибашевым», каким-то образом втёрся в краснодарскую кавалерийскую школу. Узнав об этом, батрачество и комсомольцы подали жалобу, в результате Мавраева («Нахибашева») исключили из школы.

Но вот сюрприз: Мавраев ныне учится в Дагземтехникуме в Махачкале! Как, каким путём, под чьим покровительством этот чуждый нам элемент, с тёмным и грязным прошлым, устроился вновь в советскую школу?! Неужели на его место нет кандидатов из батраков-бедняков?

Наркомпрос обязан немедленно расследовать это.

Обиженный батрак».

Магомедмирза вновь перечитал статью и глубоко вздохнул. «Воистину, всеобщая грамотность и хороша, и плоха одновременно!» – подумал он.

В последнее десятилетие жизнь его круто переменилась, так же как и жизнь его республики. К власти пришли новые люди, которые декларировали высокие идеалы свободы, но обществом управляли пока что совсем другие идеалы.

Сам Мавраев не уставал проповедовать собственные принципы, которые, безусловно, не могли нравиться новой власти и которые заключались в требованиях предоставить дагестанцам истинную автономию с правом самим решать все свои дела, взяв свои права в собственные руки. В многочисленных своих газетных публикациях Магомедмирза обращался к дагестанцам: «… Давайте, братья, теперь не будем говорить о прошлом, а будем заботиться о будущем. Среди нас есть люди, которые, говоря «я горец, я житель равнины, я социалист, я рабочий», вступили в различные партии. Не разделяя людей друг от друга, объединимся все воедино и скажем: «Мы дагестанцы», «Мы мусульмане», и все с едиными идеями и мнениями объединимся в данную нам автономию и оставим эти разные партии. Иначе мы не сможем защитить себя и, как прежде, попав в руки какой-либо нации, возможно, мы попадём под её угнетение и окажемся на положении её рабов…».

Да, он неустанно призывал своих соотечественников раскрыть глаза на то, что «после провозглашения свободы каждый требует себе высокую главенствующую должность и каждый, думая только о себе, не заботится о потребностях людей, народа. Похоже на то, что каждый, заботясь о своих родственниках и друзьях, позабыл о нуждах народа…»

Да, он готов был отдать свои земли беднякам, хотя и говорил при этом, что богатство даётся человеку самим Всевышним и отниматься должно Им же и ни кем иным, он призывал сохранить в Дагестане обучение религиозным наукам на арабском языке, а светским – на тюркском, считая, что если дагестанских детей оставить надолго в русских школах, то эти дети постепенно отойдут от своих корней и перестанут верить в Аллаха. Стоя на позициях просветительства, он горячо отстаивал свои убеждения, поскольку верил, что кроме пользы они народу ничего не принесут. Ну, а что сделали Советы? Они, укрепившись во власти, национализировали все типографии, включая и его собственную «Исламскую типографию», и теперь ею управлял некто Гоголев, ещё недавно работавший у него, Магомедмирзы Мавраева, простым механиком.

«Да, никогда нельзя знать, как повернёт жизнь», – думал Магомедмирза, расчерчивая на бумаге какие-то одному ему ведомые схемы.

Он чувствовал, что тучи над его головой всё больше сгущаются, и сколько бы ни говорил Тахо-Годи, как высоко он ценит деловые качества и опыт Мавраева, предлагая ему место заведующего производственным отделом в строящейся в Махачкале типографии, всё равно такие, как Магомедмирза, всегда останутся для новой власти чуждыми классовыми элементами.