Дочь - Джейн Шемилт

Я подняла на нее глаза.

– Если бы я ему не верила, мне было бы очень трудно жить. Да, он иногда дежурит по ночам, редко бывает дома. Но это не его вина. Такая работа.

– Но почему у тебя усталый вид? Переживаешь за Наоми? – не ожидая ответа, Кейт продолжила: – Забыла, какими были мы в ее возрасте? О наших делах мама понятия не имела.

– Тогда все было иначе. Мы были другими. Время было другое. Мама действительно ничего не замечала, но и замечать особенно было нечего. А у Наоми сейчас такой период. Она очень занята.

Кейт вскинула брови.

– Понятно… А что с мальчиками?

Я налила в бокал белого вина, протянула ей.

– Хватит об этом. Я вот все никак не могу закончить ее портрет. Совсем нет времени.

Кейт глотнула вина.

– Так остановись наконец. Сойди со своей бегущей дорожки. Не бойся, ничего не случится.

На плите забулькала приправа карри. Я попробовала и добавила еще немного кокоса. В ответ на слова сестры только чуть пожала плечами. Она постоянно уговаривает меня изменить образ жизни. А я не хочу. Да, усталость, постоянная спешка, но мне так нравится.

Полюбовавшись поблескивающими в ее ушах серьгами с красивыми молочно-белыми камешками и безупречным макияжем на лице, я пошла переодеваться. Выбрала темную юбку с черным пуловером, кое-как причесалась, подкрасилась.

Когда мы вышли, я увидела в окне напротив сына соседки, Гарольда Мура. Помахала ему, и он тотчас скрылся из вида. Мать никогда не выходит с ним из дома. Не хочет, чтобы люди глазели.

В фойе, когда мы ждали Тэда, Кейт сказала:

– Ты не обращай внимания на мои слова. Каждый поднялся туда, куда захотел. Ты поднялась выше меня. Намного выше. Мне иногда кажется, что слишком высоко.

Мы сели, заняв чуть ли не половину ряда. Шен, Тэд, я, дальше Кейт, Эд и Тео. Падающий со сцены свет золотил наши лица. Да, я забралась слишком высоко. Может быть. Но пока все нормально. Пока. И нет поводов для беспокойства.

Поднялся занавес, и мое сердце застучало так сильно, что я испугалась, как бы это не услышали остальные. Но сразу успокоилась, когда на сцене появилась Наоми. Дочку в образе Марии трудно было узнать. Юная соблазнительница, а вовсе не невинная простушка. Сцены с Тони завораживали. Публика была очарована. Она держалась на сцене совершенно естественно и в своей роли была необыкновенно достоверна и гармонична. Значит, все оказалось не напрасно. И поздние возвращения домой после репетиций с темными кругами под глазами, и усталость. Наоми добилась настоящего успеха, создав свою оригинальную версию Марии.

В антракте нас окружили знакомые.

– Откуда это у нее?

– Она настоящая звезда.

– Какой чудесный голос.

Мальчики смущенно отмахивались от поздравлений. Эд стоял потупившись. Тео выглядел потрясенным. Тэд гордо улыбался.

Во втором акте Мария в исполнении Наоми снова нас удивила. Это была не несчастная плачущая Джульетта, а разгневанная, жаждущая мести женщина.

На кухне Наоми встретили аплодисментами. Обнимая дочку, я прижалась щекой к ее щеке и снова ощутила запах алкоголя. Опять? Отстранилась, внимательно ее оглядывая, но она улыбалась другим, а на меня не смотрела. К ней ринулся Тео, обнял, подхватил на руки. Ее рот дрогнул. Подошла Никита, накинула ей на плечи длинный оранжевый шарф, что-то прошептала на ухо, и Наоми рассмеялась.

Мы в ее возрасте иногда выпивали, но внутренний голос нашептывал мне, что тут нечто другое, как-то связанное с остальным: с усталостью, отстраненностью, молчанием, запахом табака. Ладно, подумала я, поговорю с ней позже. Выберу время, когда она не будет такой усталой. А сейчас ее вечер, и мне лучше отойти в сторону.

Ужин был в самом разгаре. Я обходила стол, подкладывая каждому индийские лепешки наан. Наоми и Никита сидели рядом, о чем-то переговаривались, смеялись. Блондинка и брюнетка, красавицы. Чудная пара. А какие подруги – водой не разольешь.

– Когда? – вдруг спросила Никита.

Меня насторожил испуг в ее голосе.

– В четверг, – ответила Наоми и, заметив меня, нахмурилась. – Чего это ты стоишь тут, подслушиваешь? Тебе не обязательно все знать.

Пришлось стерпеть грубость. Такой уж день сегодня.

– Возьми лепешку, дорогая. И ты тоже, Ник. Так что все-таки будет в четверг?

Лицо Наоми напряглось.

– Мы собираемся поужинать после спектакля.

– Но ведь последний спектакль у вас на следующий день, в пятницу.

– Да. И тогда будет вечеринка. А в четверг просто ужин. Соберемся, поболтаем.

– Хорошо, дорогая. Только, пожалуйста, поздно не задерживайся.

Поговорить с ней мне так и не удалось. Во вторник и среду она была занята, а три дня спустя, в четверг, вышла на кухню с пластиковым пакетом в руке, странно улыбаясь. Больше я ее не видела.

Дорсет, 2010

Год спустя

Мэри лежит, ухватившись за край пледа, которым я ее накрыла. Рука маленькая, сухая. Щеки порозовели. Она смущена.

Я ее успокаиваю.

– За время работы врачом общей практики я всякого навидалась. Там на полке лежат таблетки для снижения давления. Оно у вас высокое?

– Когда как, – она улыбается. – Большое спасибо. Вы были очень добры, дорогая.

– Не стоит. – Я иду к двери, Берти, за мной. – Извините, но он съел кошачью еду.

– Чепуха. Мой котенок в последнее время сильно растолстел, – ее бледно-голубые глаза вспыхивают. – Заходите. Попьем вместе чаю.

Я прощаюсь и осторожно закрываю за собой дверь. Вот так совершенно неожиданно у меня появилась приятельница. И лишь потом я осознаю, что в последний час боль, непрерывно терзавшая меня весь год, несколько утихла.

Бристоль, 2009 год

Ночь исчезновения

После ухода полицейских Тэд поднялся наверх немного поспать. А я осталась. Подошла к окну, вгляделась в небо, начавшее постепенно сереть, затем опустила глаза и увидела на подоконнике небольшую стопку тетрадей. На верхней надпись аккуратным курсивом: «Наоми Малколм. Химия». Сверху нарисованы маленькие красные сердечки. Несколько смазались.

Я постояла, прижимая ладонь к мягкой бумаге. И вот тут меня наконец охватил свирепый, беспощадный страх. От неожиданности я покачнулась и отвела голову, как будто уклоняясь от сильного ветра. В груди запульсировало. Начали подкашиваться ноги.

Когда к горлу подступила желчь, меня неожиданно осенило: я чувствую себя умирающей, потому что сейчас умирает она.

Я побежала в туалет и долго стояла над унитазом, вызывая рвоту. Наконец выпрямилась, вытирая рот и подбородок туалетной бумагой. Затем опустилась на колени, положила на крышку руки, а на них голову. В углу, где линолеум соединялся со стеной, был виден желтый обрывок от женской гигиенической прокладки.