Британская военная экспедиция в Сибирь. Воспоминания командира батальона «Несгибаемых», отправленного в поддержку Колчака. 1918—1919 - Джон Уорд

Я страдал от легкого недомогания, поэтому майор Брауни вместо меня осмотрел русский и чешский почетный караул, выстроенный для встречи прибывающих войск. Я застал город в состоянии тревоги и, поскольку в охране нуждался великолепный мост, принял предложение расквартировать роту под командованием капитана Истмана в прекрасных казармах, подготовленных для размещения моей части. Сначала это место было отведено для размещения всего батальона, но в Омске разворачивались важные события. Наш верховный комиссар, сэр Чарльз Элиот, и глава британской военной миссии генерал Нокс уже прибыли туда и требовали охраны, поэтому мне с оставшейся частью батальона было приказано следовать дальше. Мы задержались в Красноярске на два дня и, проходя по городу маршем, салютовали британскому консульству. В последний вечер состоялся обычный банкет в нашу честь, достойный того, чтобы сказать о нем несколько слов благодаря инциденту, вызвавшему в то время большой интерес. Среди гостей было много офицеров и других людей в форме, а также присутствовали гражданские представители городского совета, областного земства и других общественных организаций. Звучали обычные дружественные речи и тосты, которые, как всегда, пытались произнести одновременно шесть ораторов. Практически напротив меня за столом сидели несколько угрюмого вида гражданских, которые, судя по мрачному выражению их лиц, чувствовали себя неуютно в атмосфере банкета и среди вычурных мундиров казачьих атаманов и русских генералов. Казалось, происходящее их совершенно не интересовало, если не считать нескольких моментов, когда им переводили определенные слова, сказанные мной. Остальные, по-видимому, были довольны этим приемом и хорошим обедом, как свидетельству возвращения к нормальному положению дел. Представитель социалистов-революционеров разразился гневной тирадой, которую мой офицер успел перевести мне только частично, но даже эта часть дала мне понять, какая пропасть разделяет точки зрения моих русских хозяев.

Сладкую музыку, которую весь вечер играл оркестр из немецких и австрийских военнопленных, нарушало пылкое красноречие казака и татарина. Казачий офицер, выпивший немного водки, встал и приказал оркестру что-то сыграть, но музыканты успели взять лишь несколько нот. Одному Богу известно, что было в этих звуках, но внезапно весь банкетный зал пришел в неописуемое смятение. Татарин и казак громко ликовали, более старшие русские офицеры велели оркестру перестать и тщетно пытались навести порядок. Мрачные и внешне безучастные гражданские отбросили свою видимую незаинтересованность и, размахивая сжатыми кулаками, обрушили поток ругательств на своих земляков-военных. Потом они в полном составе бросились вон из здания, шипя и брызгая слюной, как зажженный фитиль. Все это было как взрыв на небольшом складе боеприпасов. Я совершенно не понимал, что происходит, но понял всю значимость той сцены, свидетелем которой я стал, когда мне сказали, что ноты, сыгравшие роль разорвавшейся бомбы, были первой фразой «Боже царя храни». А в нескольких милях от нас царь всех русских уже встретил свою бесславную смерть, и его тело сбросили в старую шахту вблизи железнодорожной линии, разделяющей Европу и Азию. И в своей смерти он, как и в своей жизни, остался тем, кто не объединял, а разделял свой народ.

Ночью поезда тронулись в путь, и вечером следующего дня мы прибыли в Ачинск, где русский караул отдал нам обычные воинские почести, а печальный поп с глубоким взглядом поднес мне хлеб и соль, как делают татары, встречая друзей. К счастью, у меня был небольшой опыт публичных выступлений, а полковник Франк умел прекрасно переводить, иначе мы не могли бы производить такого хорошего впечатления, как нам удавалось в некоторых случаях.

Наконец мы прибыли в Омск, конечный пункт нашего путешествия, которое зигзагом пролегло почти через полмира. Еще несколько миль, и Урал – Европа. Так близко, и все же так далеко!

Поскольку Омск, в отличие от многих сибирских городов, не захотел платить деньги, которые требовали строители железной дороги, он оказался в нескольких верстах от основной магистрали. Позже, чтобы преодолеть это неудобство, до города проложили ветку. Мы прибыли в Омск 18 октября, и нас ждал поистине королевский прием. Станцию украсили флагами всех стран, и среди них впервые главенствовал русский. Нас встретил командующий войсками генерал Матковский, поприветствовавший нас от имени новой русской армии, товарищ министра иностранных дел М. Головачев, представители муниципальных властей и кооперативных обществ. Русские женщины поднесли нам хлеб и соль. Короче говоря, жители Омска оказали нам настоящее русское гостеприимство. После окончания церемонии солдат отвели в кадетский корпус на прием с чаем, а для офицеров Миддлсекского полка русские офицеры устроили королевский праздник в офицерском клубе. Нас представили всем и каждому, и все пошло на лад. Если бы мы принимали все приглашения, нам пришлось бы посетить все порядочные дома в Омске. Вскоре мы стали так популярны, что за короткое время установили дружбу с множеством очень милых людей. Их гостеприимство было, несомненно, окрашено ощущением облегчения и безопасности, которые давало присутствие по-настоящему дисциплинированных войск. Жена одного русского генерала сказала мне, что впервые сможет спокойно спать в собственной постели. Мальчик-кадет, сын другого русского офицера, наконец разрешил, чтобы у него забрали заряженную винтовку, которую он ставил у своей кровати каждую ночь со дня большевицкой революции и начала резни кадетов. Если я правильно понимаю русский характер, можно ожидать, что это стали бы отрицать, но правда в том, что присутствие 800 английских солдат дало жителям Омска ощущение уверенности, трогательное в своей простоте и теплоте. Несмотря на то что русские, как правило, недоверчивы друг к другу, нет сомнения, что, начав кому-то доверять, они делают это искренне и безоговорочно. Насколько продолжительно их доверие – это вопрос, но, когда оно реально и ощутимо, нет таких проблем, которые они не готовы преодолеть, чтобы обеспечить вам комфорт.

В день прибытия у меня было всего несколько мгновений, чтобы поговорить о политической ситуации с нашим верховным комиссаром, сэром Чарльзом Элиотом. От него и его штабных я узнал об отчаянных усилиях, предпринимаемых для объединения войска Уфимской Директории, выступавшей в качестве Временного Всероссийского правительства, получившей власть от конституционной ассамблеи в Уфе и в значительной степени состоявшей из социалистов-революционеров, и Сибирского правительства, избранного Сибирской областной думой в Томске, которая была в основном реакционной с небольшой примесью социалистов. Английские и французские представители были глубоко обеспокоены тем, чтобы достичь приемлемого компромисса между двумя этими группами, и формированием кабинета, которому бы доверяли умеренно настроенные русские, и как следствие, его возможным признанием командованием союзников. Эта крайне желательная для союзных «политиков» цель вызывала сочувствие у всех друзей России, но одно дело – желание, другое – реализация. Невозможно ожидать, чтобы плоды многовековой тирании и плохого управления можно было смахнуть одним движением дипломатической волшебной палочки. Сибирское правительство состояло в основном из представителей «старой банды» революционеров и роялистов и получило поддержку исключительно из-за желания людей избежать дальнейшего кровопролития. Его охраняли кланы казаков, сторонников царизма, храбрость которых не уступала их низости. Уфимская Директория получила власть от умеренной партии социалистов-революционеров, состоявшей из «интеллигенции» – республиканцев – и непрактичных мечтателей. Керенский был во всех отношениях типичным представителем этого класса, говорливого, но бесполезного во всем, что касалось практической работы. Этот класс винил во всех преступлениях, виновниками которых были цари, непреклонную верность им казаков и офицеров старой армии и в самые страшные дни второй революции устроил на них охоту, как на крыс. Офицеры и казаки проклинали Керенского и социалистов-революционеров за разрушение старой армии и за то, что они дали свободу силам анархии и большевизма, которые уничтожили государство и в этой оргии насилия и ненависти истребляли население России.