Зеленый омут - Наталья Солнцева

Баба Надя по ходу дела поведала ему о своей свекрови – царствие ей небесное! – славная была женщина!

– Не бабушка, а настоящая генеральша! – Такую оценку у бабы Нади заслужить было непросто. – И фамилия у нее под стать: Суворина. Она меня научила самому главному: чтобы деньги мужикам ни за что не давать! Это у нее первейшее жизненное правило было. Ну, вот. За полгода до смерти закомандовала она поросят купить, чтобы кормить их к пасхе. Велела выбрать самых лучших, на всем базаре. Иду и думаю: все бабкины идеи – на мою голову! Кто ж за поросятами этими ухаживать будет? У меня своих четверо. Козу, которую она в прошлом году купила, и корову – всех кормить и обихаживать мне приходилось. Так это еще не все! Полон двор курей с цыплятами, утки, гуси, индюки! Все, думаю, – хватит! И так свету божьего не вижу! Ну, и решила пойти пива попить, посидеть в праздности, как это мужики делают, а свекрови сказать, что поросят хороших на всем базаре не нашлось.

– И что же? – поддерживал беседу из вежливости Сергей. Он вымазался в муке и проклинал про себя и бабкину разговорчивость, и ненавистное тесто, которое приклеивалось к пальцам, рвалось и упорно не желало слушаться.

– Ах, антихрист! – завопила вдруг баба Надя. – Ты что ж делаешь, окаянный! Это ж не вареники, а рванина цыганская! Брось сейчас же! Лучше я сама.

Почему «рванина», Сергей понял. Но почему «цыганская»? Переспрашивать ему не хотелось. Он промолчал и возблагодарил провидение, что вареники ему лепить больше не надо.

– Ну, что? – продолжала, как ни в чем не бывало, баба Надя. – Посидела я в той забегаловке, пива напилась, и домой. С рук мне это не сошло, – люди выдали. Ох, и разбушевалась Катерина, свекровь моя! Не разговаривала со мной больше месяца. Она бы и до самой смерти меня не простила, если бы не случай.

– Еще случай! – с ужасом подумал про себя Сергей, но решил бабе не перечить и слушать со вниманием. Авось, это окажется то, что его интересует!

Не тут-то было! Рассказ пошел витиеватый и подробный, но снова про другое.

– Волосы у меня были в молодости – загляденье! Ты, мил человек, в городе своем сроду такой красоты не видел. Диво дивное, а не волосы – косища толстенная и тяжеленная, ниже пояса. Я ее когда расплетала, вся деревня глядеть сбегалась…

– Что за наказанье с этой бабой! – подумал про себя Сергей, вежливо улыбаясь и демонстрируя живой интерес. – Сколько она будет меня морочить? Я ей про одно, – а она мне про другое. Может, это колдовство уже действует? – Ему стало смешно от этой мысли.

– Да ты чего смеешься? Ты хоть раз видел, чтоб волосы по пяток спускались, густые да блестящие, как плащ волшебный? Смеется… а у самого, небось, челюсть бы месяц на место не встала! Так бы и ходил с раскрытым ртом! Эх, молодежь! Убогие вы какие-то…

– Да я вовсе не потому… – неуклюже оправдывался Сергей.

– Не потому! – окончательно рассердилась баба Надя. – Знаю я вас! Ты мне это… мозги не пудри!

Горский не выдержал и открыто рассмеялся, так дико прозвучало новомодное выражение в бабкиных устах. Но сбить ее с мысли оказалось не просто.

– Как мне с этими волосищами тяжело да жарко было, и голова часто болела! Коса мне ее назад оттягивала, а люди думали, что это я такая гордая – вечно с задранным носом хожу. Ну вот… – баба Надя ни на минуту не прекращала ловко лепить вареники, которые у нее получались ровненькие, аккуратные и все один к одному, как близнецы. – Я когда спать ложилась, – косу рядом на тумбочку укладывала, иначе нипочем не уснешь! Она будто змея толстая вилась между мной и мужем… Ну, в один из дней, знойно было, пошли мы искупаться в озере, и Ванюшка с нами. А в озере этом с берега глубоко, он оступился, и сразу ко дну пошел, прямо как камень. Я бросилась за ним… И будто меня кто за ноги вниз потянул, даже вздохнуть не успела! Мужик-то мой видит, что нас нету, – нырнул, намотал на руку всю мою косу, Ваню под мышку взял, да так нас обоих и вытащил на берег. Мальчонка быстро очухался, а я… – она помолчала. – Скорая помощь на этот свет вернула. Никто и не верил уже. С тех пор пришлось мне косу обрезать!

– Почему? – удивился Сергей. Он раздумывал, как половчее перевести внимание бабы Нади на ее мать.

– Ох… мужик мой сказился! Как глянет на косу, так аж зеленеет весь! И зубами скрежещет. Ночью со мной спать не стал, ушел на другую половину дома. Тогда Катерина мне и велела волосы обрезать. Он, говорит, видеть ее не может.

– Кого?

– Ну косу, косу! Она ему скользкой в воде озерной показалась, и живой, как змея. Оторопь его берет. Не может мужик себя пересилить. Противно ему и страшно. Так и обрезала я свои дивные волосы! – баба Надя мечтательно подняла глаза к потолку. Было видно, что косу свою она любила и жалела о ней по сей день. – Больше они у меня так и не выросли…

Она перехватила взгляд, брошенный гостем на ее прическу, уложенную массивной короной на затылке, и махнула рукой.

– Это не то! Куда… мышиный хвост, а не коса. Нет, Бог дал, Бог и взял! – баба Надя с сожалением вздохнула.

– Расскажите еще что-нибудь о бабушке… «Марфе», – хотел сказать Сергей, но баба Надя с готовностью откликнулась, и опять не про то.

– Свекровь моя, Катерина Суворина, жесткая была, как наждак! И властная. Сама велела мне косу обрезать, и сама потом плевалась, на меня глядючи! Испоганила ты себя, Надежда, аж с души воротит, – говорила. Ну, это давно было. А померла она не старая совсем. Сначала дед ее на Рождество отдал Богу душу, а вскоре и она за ним. Огород сажала, да поранилась, – видно, кровь нехорошая стала, попала в нее грязь, ну и…заражение.

– И что, ничего нельзя было сделать? Ваша матушка, кажется, знаменитая травница на всю округу… – Сергей, наконец, получил шанс направить разговор в нужное ему русло.

– Отказалась Катерина наотрез от услуг моей матери! Не велела ее за калитку пускать! А Марфа – она гордая. Нет, так нет.

Сергей отметил, что баба Надя о матери говорит «Марфа», словно о посторонней женщине, с оттенком почитания и некоторой зависти. Ему показалось, что теперь-то он точно услышит нечто интересное и необычное. Но этому не суждено было сбыться. Проклятая баба снова завела свою волынку.

– Слегла Катерина, а все равно домом продолжала командовать до последнего своего вздоха! Созвала всех невесток перед пасхой, и велела кулич испечь на четыре семьи. Да еще прибавила, что у кого кулич самый вкусный получится, самый пышный да сладкий, тот получит все ее наследство, богатство, за всю жизнь накопленное. Я куличи печь вовсе не умела, а наследство бабкино очень хотела получить. Пришлось научиться. Уж как я старалась! Ради такого случая, вечером, в потемках сбегала к матери в лес, ни жива, ни мертва от страха. Та мне секрет кулича пасхального рассказала, что дело не столько в тесте да изюме, сколько в поленьях, которыми печь топится; их, оказывается, по-особому собирать и подготавливать нужно. Кулич вышел огромный, пышный, душистый, сладкий – и на вид загляденье, и на вкус во рту тает! Все ахнули, когда я его внесла в горницу и на стол поставила.