Один из нас – следующий - Карен М. Макманус
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Нет, – неубедительно врет Оуэн. – Я просто… – Тут раздается громкий стук в дверь, который спасает Оуэна, и его лицо озаряется радостью. – Я просто хотел сказать, что кто-то пришел!
– Так я тебе и поверила. – Стук повторяется. – Странно. Я не слышала домофон. – Курьерская доставка? Они обычно звонят, прежде чем подниматься по лестнице. – А ты звонок слышал?
– Нет. Ты собираешься открывать?
– Сначала посмотрю, кто это. – Я прижимаюсь к глазку. Лицо за дверью искажено, но до отвращения знакомо. – Фу!
Оуэн топчется рядом.
– Кто это?
– Иди в свою комнату, ладно? – Брат не трогается с места, и я слегка подталкиваю его. – Всего на пару минут. А потом я поиграю с тобой в «Баунти уорс».
– Ура! – Оуэн радостно уносится к себе. Я выжидаю, пока хлопнет дверь его спальни, и только тогда открываю задвижку.
В холле, лениво улыбаясь, стоит Брэндон Уэбер собственной персоной.
– Что-то ты долго. – Он переступает порог и закрывает за собой дверь.
Я скрещиваю руки на груди, внезапно сообразив, что, вернувшись из школы, сняла бюстгальтер.
– Что ты здесь делаешь? И кто тебя впустил в подъезд?
– Какая-то старуха выходила из дома, и я за ней. – Ну конечно, если ты Брэндон Уэбер, мир откроет перед тобой все двери. Брэндон угрожающе нависает надо мной, и я отступаю на шаг. – В чем дело? Почему ты не отвечаешь на мои сообщения?
– Ты серьезно? – Я ищу на его красивом надутом лице хоть намек на понимание, но куда там! – Ты насмехался надо мной, Брэндон! Шон поливал меня дерьмом, а ты был с ним заодно.
– Да брось, мы просто шутили. Ты что, шуток не понимаешь? – Он придвигается ближе и кладет мне руку на талию, впиваясь пальцами в кожу сквозь тонкую футболку; его губы искривляются в самодовольной ухмылке. – Я думал, тебе тоже в кайф.
Я отталкиваю его. Кровь закипает от злости. Я предала сестру и теперь получаю по заслугам. Какое облегчение – отыграться для разнообразия на ком-то другом.
– Не прикасайся ко мне! Между нами все кончено!
– Ты уверена? – Он по-прежнему улыбается. Никак не дойдет до дурака. – Я соскучился. Хочешь посмотреть, насколько? – Он тянет мою ладонь к молнии на своих джинсах, но я отдергиваю руку.
– Застегнись. Мне неинтересно.
Лицо Брэндона наливается кровью, и он снова прижимает меня к себе, сильнее, чем раньше.
– Ты меня динамить решила?
Впервые с момента его прихода мне становится страшновато. Всегда обожала ощущать силу Брэндона, но только не теперь. Однако я разгневана, и адреналин помогает вырваться из его хватки.
– Ты так думаешь? А теперь послушай, что я скажу. И опровергни, если я не права. Если я дам тебе – я шлюха. Если не дам – я динамщица. А что хочу я сама, в расчет не принимается, ты ведь у нас в Бэйвью шишка – лишь бы командовать, все равно кем. Я понятно выразилась?
– Ты, что ли, в феминаци подалась? – фыркает Брэндон.
Я удерживаю готовую слететь с языка очередную остроту. Какой смысл?
– Просто уходи, Брэндон.
Вместо этого он впивается мне в губы. Волна ужаса прокатывается по моему телу. Я изо всех сил упираюсь руками в грудь Брэндона, но он держит меня за талию и не дает пошевелиться. Я пытаюсь вывернуть шею, чувствуя непреодолимое желание выплюнуть изо рта его вкус.
– Прекрати! Нет! – Мой крик скорее напоминает шипение. Хотя сердце готово выпрыгнуть из груди, я все равно боюсь напугать Оуэна.
Брэндон не слушает и продолжает сжимать меня и целовать. Я не знаю, как ему противостоять. Никогда еще не чувствовала себя такой маленькой – во всех отношениях.
Он изгибается для очередного поцелуя, и мне удается высвободить одну руку. Крепко сжав губы, чтобы не впустить его жадный язык, я хватаю Брэндона за волосы, оттягиваю его голову назад, а затем отпускаю и изо всех сил бью по лицу. Он удивленно вскрикивает и ослабляет хватку. Я вырываюсь из его лап и отталкиваю его от себя. Брэндон спотыкается и чуть не падает.
– Убирайся отсюда! – На этот раз я не сдерживаю крик, и пересохшее горло сразу начинает саднить.
Брэндон пялится на меня с открытым ртом; на бледной щеке проступает багровый отпечаток моей ладони. Я отступаю на шаг, готовая бежать куда глаза глядят, но тут со стуком распахивается дверь, и из комнаты выходит Оуэн.
– Фиби, что случилось?
– Ничего. – Я стараюсь говорить спокойным голосом. – Брэндон уже уходит.
Брэндон хрипло усмехается, глядя попеременно то на меня, то на Оуэна.
– Спрашиваешь, что случилось, пацан? А ничего интересного. За исключением того, что твоя сестра шлюха. Хотя семья уже давно в курсе, верно? Особенно Эмма. – Я резко вдыхаю и сжимаю кулаки. Ладони горят от почти непреодолимого желания ударить его снова. Глаза Брэндона зловеще вспыхивают. Контрольный выстрел попал в цель. – Еще увидимся, Фиби. – Он открывает дверь и развязно машет рукой, затем пятится по коридору, не отрывая от меня взгляда.
Я запираю замок и стою, не в силах пошевелиться, словно приросла к дверному проему.
– Фиби… – нерешительно произносит Оуэн.
Я прижимаюсь лбом к закрытой двери. Не могу. Не могу говорить об этом с младшим братом.
– Иди к себе.
– А ты…
– Иди к себе в комнату, Оуэн. Пожалуйста.
Я слышу шаги и наконец мягкий щелчок. Выжидаю еще один удар сердца и позволяю себе расплакаться.
Если бы папа был жив!.. В глубине души я уверена, что была бы лучше, умнее, сильнее. Тот день навеки сохранился в моей памяти: мы с Эммой простужены, сидим на диване в нашем старом доме, закутавшись в одеяла. Мама на кухне, готовит нам суфле. Звонит телефон; она устало отвечает: «Алло!» – к тому моменту мы ее совсем задергали – и вдруг резко замолкает, а потом наконец произносит: «Не может быть!» Не своим, совершенно незнакомым нам голосом.
Спустя несколько минут мама появляется в дверях, сжимая в одной руке телефон, а в другой полурастаявшее суфле. «Мне нужно уйти ненадолго, – говорит она все тем же механическим голосом. С ладони стекает розоватая жидкость. – Произошел несчастный случай».
Это было чудовищное по своей невероятности стечение обстоятельств. Папа работал мастером в цехе по изготовлению изделий из гранита в Истленде. В тот день он руководил рабочими, которые транспортировали массивные каменные плиты. Автопогрузчик заклинило в самый неподходящий момент… Других подробностей я не знаю и не хочу знать.
– Папа, мне плохо без тебя, – всхлипываю я, упершись лбом в дверной косяк и закрыв глаза. Слезы градом катятся по щекам. – Вернись. Вернись. Вернись, пожалуйста. – Эти слова пульсируют в моей голове уже три года и, наверное, никогда не умолкнут. – Папа, мне плохо без тебя.