Санаториум (сборник) - Людмила Петрушевская

– Мне сообщили, что Альберт покупает подростков, имена Валя и Шура, он их продает растлителям за сто долларов час.

– За сто долларов? – взревел Альберт. – Это бред!

– Полиция за ним следит, ведет прослушку! Вы оба сядете за растление малолетних, но как инициатора он назовет тебя, ты же платишь за угощение. Он никогда не тратит свое. Тут ты и попался. Соблазняешь малых сих. Насилуешь!

– Ты нах съехала совсем, бабка, б. Я вот тебя сейчас оттрахаю нах.

Он опять, видимо, лег. Нервы уже не выдерживают.

А что будет завтра, подумала бабка. Ведь назад пути нет. Все сказано. Зачем, зачем надо было подслушивать телефонные разговоры! Но уже поздно.

Он молчал.

Бабушка подошла к двери и прислонилась к ней ухом, стала прислушиваться, думая, что единственный выход из положения – это смерть. Умереть самой, чтобы не убил потерявший голову бедняга Марсель. Умереть, чтобы он не запачкал руки убийством. За это его ждет дурдом на годы.

Окно крепко заклеено на зиму. До люстры даже со стула не дотянуться, тут нужна стремянка. И нет веревки.

Он опять начал бить в дверь сковородой. Упорный несчастный мальчик. Реактивное состояние. Это я его довела.

– Погоди! Я сейчас покончу с собой. Удушусь. Но нет веревки, – крикнула она, как бы жалуясь.

– Я убью тебя. Мне надо.

– Чтобы тебя посадили на двадцать лет?

– Мне все равно нах.

– Ты будешь сидеть на зоне!

– Нах, нах.

– Там по этой статье тебя опустят! Сделают петухом! – кричала бабушка, начитавшаяся научной и детективной литературы.

– А так и надо! Так и надо! – с новой силой, как бы найдя выход из положения, орал внук. – Пусть опускают нах!

– Как Альберт опускал тебя, да? – на всякий случай ступила на новую почву подозрительная бабушка.

– Дура, дура нах, – безнадежно отвечал мальчик. Что-то у него в мозгу повернулось. Он не знал как отвечать.

– Альберт уже тебя назвал в полиции. Он тебя предал как покупателя детей и останется на свободе, – кричала бабушка. – Тебя посадят как позорника!

– А ты заботишься обо мне? Да, падла? Открой, я тебя убью и сяду за это. Хочешь так? За твое убийство хочешь я сяду? Открой!

– Да нет, у тебя будет две статьи, растление малолетних и убийство.

– Мне уже ничего не нужно в жизни, только убить тебя.

Но что-то с ним происходило, голос стал тише, начали возникать какие-то дыры, паузы.

На этом он затих и как-то постепенно свалился.

Ум ер?

Бабушка совсем потеряла голову и быстро открыла дверь.

Малый лежал лицом вниз. Пульс был быстрый, дыхание частое, но веки прикрыты. Виднелась полоска белка. Больной человек, больной. Был острый приступ агрессии.

Бабушка перетащила Марселя в его комнату, отряхнула ложе, подстелила клеенку, которую он ненавидел и всегда вытаскивал, раздела и взгромоздила мальчика на его тахту, укрыла. Не удержалась и поцеловала в лобик. Он вздохнул. Огромные глаза его были прикрыты синеватыми веками, длинные ресницы затеняли нижние веки, рот распустился, потому что нос был забит. Ну не ангел ли! Она раньше всегда любовалась им спящим.

Потом она подключила обратно видавший виды старый телефон (насобачилась в своей многотрудной жизни зачищать проводки, подкручивать петельки и нанизывать на штырьки). Повесила большой ключ на крючок у двери. Подмела везде.

Как ни странно, быстро проглядела программу, фильмы, которые шли по ящику в этот вечер. Как будто сочиняла алиби. Да и правда, сочиняла. Приняла душ и на рассвете улеглась.

Ее разбудил внук. Он стоял над ее ложем озабоченный:

– Ба! Ба! Спишь?

– Да, – ответила она, сразу проснувшись. – Ты как?

– А что? Я давно заснул?

– Я на часы не смотрела. Пришла, ты спишь прямо на полу. Валяется трубка телефонная. Кричал во сне ужасно, как без сознания был. Я тебя будила. Ты ругался просто матом. Я прямо удивилась, никогда не слышала, чтобы ты так ругался. Причем на меня, судя по обращению. Но с закрытыми глазами. Я тебя еле взгромоздила. Даже клеенку пришлось положить, прости, ты не реагировал.

– А. Альберт мне звонил?

– Не знаю, сынок. Я телик смотрела. Два кино подряд.

– Какие?

(Проверяет!)

– А что?

– Ну так.

– Первый я включила без начала, а потом уже был сериал «Банда».

(Хорошо, что посмотрела в журнале. Алиби!)

– Но я по ходу уснула и проснулась, уже шла частотка. От писка пробудилась.

– А ты зачем это смотрела, такую попсятину?

– Да я люблю дюдики, ты же знаешь. Читать на ночь было нечего. Не Достоевского же мусолить опять. Почему-то мне вспомнилось. Убийство старухи-процентщицы. То, что ты ненавидел в десятом классе. Что тебе, помнишь, снилось. Может, кстати, опять? Я вхожу, а ты стонешь «убью».

Испытующий взгляд. Родные детские припухшие глаза.

Надо уходить из опасной зоны.

– Сынок, я посплю, ладно? Завтра утренняя лекция. И два ученика. Зоины ребята.

– Опять бесплатные?

– Она же моя подруга и без квартиры сейчас. Живут в благотворительной ночлежке. Продали квартиру, взяли ипотеку, сняли избу в деревне на год, за новую квартиру заплатили, а тот, кто строил, все миллиарды, собранные у дольщиков на дом, украл, убежал за границу.

– А, я знаю эту историю. Он не донес в управу взятку. Они ликвидировали проект, а уже были куплены материалы на строительство. Деньги все вложил.

– Вот ты какой умный, ты подумай. Прямо будущий адвокат!

– Я бы его защитил, а тех бы посадил.

– Скорей заканчивай свою академию. Цены тебе не будет, борец за бедняков. Только это ведь тоже денег не приносит.

– Разберусь.

Совершенно другой человек!

– Ба, а можно я на завтра позову к нам Альберта? Он так любит твой суп!

(Еще бы! Кастрюльку уговорил в прошлый раз.)

Это еще одно испытание правдой – Альберт. Он ведь позвонит, чего ты не пришел в «Макдоналдс»?

Что этот несчастный ответит? Баба не пустила?

Может, ответит «заснул».

Но сомнение вернется. Сон это был, все вчерашнее безобразие, или явь?

– Хорошо. Я сварю Альберту суп. Ты бы попробовал.

– Нет, не люблю.

– Но сейчас я бы поспала.

– А что с твоей дверью? – (Вопрос вопросов).

– А что?

– С той стороны.