Анна Павлова. Жизнь в танце - Юлия Андреева

Газеты пестрят новыми сенсациями. «Только в 1925 году Анна Павлова за двадцать шесть недель побывала в семидесяти семи городах, дала двести тридцать восемь представлений и износила две тысячи пар балетных туфель. Она танцевала не только на сценах больших городов, но и в селениях, у фермеров западных штатов США, у сборщиков фруктов в Калифорнии, у мормонов, в ангарах аэропортов, в гигантских товарных складах…», или вот еще: «За двадцать два года бесконечных турне Павлова проделала пятьсот тысяч миль по суше и по морю и дала примерно девять тысяч спектаклей». Никто так много не работал, вот вам и недоношенная, слабенькая и хрупкая!

Русская балерина Анна Павлова в саду отеля Shepherd’s в Каире, во время тура «Cunarder Scythias» по Средиземному морю. 1923 г.

Я был смущенный и веселый.

Меня дразнил твой темный шелк.

Когда твой занавес тяжелый

Раздвинулся – театр умолк.

Живым огнем разъединило

Нас рампы светлое кольцо,

И музыка преобразила

И обожгла твое лицо.

Александр Блок

В 1924 году в гости к дочери в Лондон наконец приехала ее мама. Любовь Федоровна получила разрешение советского правительства на встречу с дочерью и теперь гуляла со своей Нюрочкой по тропинкам Айви-Хауса, слушая ее воркование и не забывая задавать интересующие ее вопросы. На второй день дочь посадила мать в автомобиль и объехала с ней все модные магазины, покупая все, на что та хотя бы бросит взгляд. Не удивительно, они не виделись много лет. Любовь Федоровна пробыла в Англии пять дней и, проводив ее, Анна вздохнула с видимым облегчением. Общение далось ей большой кровью. Почему? Ведь, по рассказам самой Павловой, с матерью их связывала нежная любовь?

Анна Павлова с мамой Любовью Федоровной. Лондон. 1924 г.

Вот как пишет об этом Ирина Лыкова в своей работе «Укрощение строптивого аристократа»:

«Говорят, каждая женщина рождена для любви, – жаловалась Анна подруге, бывшей балерине, а ныне владелице шампиньонной фермы Наталье Трухановой. – Но меня никто не любит по-настоящему, даже моя мать, и я никого не люблю. Значит, моя жизнь не удалась?»

«А как же Дандре?» – изумлялась Труханова.

«Ах, чтобы заслужить его любовь, я так долго притворялась, что он мне безразличен, что, кажется, сама поверила в это!»

«Если б ты не любила Дандре больше, чем саму себя, разве ты уехала бы из Петербурга?» – тихо возразила Труханова, к слову, сама эмигрировавшая из России ради спасения мужа – белогвардейского генерала».

Что за странная откровенность о любви, ведь мы помним, как совсем недавно в балетном училище Анна уверяла, что между нею и матерью всегда существовала нежная привязанность?

«Анна появилась на свет преждевременно и была настолько слабенькой, что ее поспешили окрестить в первый же день: боялись, что дитя умрет некрещеным, – читаем мы у Елены Прокофьевой. – Несмотря на ужасное положение, в котором она оказалась – почти нищая, с незаконнорожденным ребенком, Любовь Федоровна проявила удивительное мужество. Она не отдала малютку в приют, хотя девять из десяти женщин в то время поступили бы именно так. Она выучилась шить на благотворительных курсах, которые были организованы для того, чтобы приучить «падших женщин» к работе и вернуть их к достойной жизни в обществе. Вообще-то эти курсы предназначались для раскаявшихся проституток… Но Любовь Федоровна пошла и на это унижение, поскольку ей нужно было получить работу, которая позволит ей прокормить дочь – и вместе с тем не расставаться с ней. Ведь в горничные с ребенком ее бы никто не взял».

«Истинная артистка подобно монахине, не вправе вести жизнь, желанную для большинства женщин…» (Анна Павлова)

После расставания с Лазарем Любовь Федоровна приобрела себе каменный дом, возможно, часть отступных денег пошла на выхаживание маленькой Аннушки, после чего матери действительно пришлось уже делать все самой, не полагаясь больше ни на кого. Зная об этом, добрая, послушная Анна должна была бы на всю оставшуюся жизнь проникнуться любовью и благодарностью к своей матери. О чем-то подобном она и говорила в училище, описывая скромную жизнь в родительском доме, в котором всегда царили любовь и уважение. Но так ли было на самом деле? Или любовь, о которой говорила маленькая танцовщица, жила только в ее мечтах? Хрупкая, болезненная девочка вылепила из себя необыкновенно сильного человека, она выправила себе здоровье, заработала выносливость, выбрала отчество и придумала себе биографию. Легенду о маленькой Анне, историю маленькой Золушки, которая нашла в себе силы подняться без помощи доброй феи, не опираясь на выгодный брак с принцем, а скорее вопреки ему.

«Теперь я хочу ответить на вопрос, который мне часто предлагают: почему я не выхожу замуж. Ответ очень простой. Истинная артистка подобно монахине, не вправе вести жизнь, желанную для большинства женщин, – писала о своей жизни Анна Павлова. – Она не может обременять себя заботами о семье и о хозяйстве и не должна требовать от жизни тихого семейного счастья, которое дается большинству.

Я вижу, что жизнь моя представляет собой единое целое. Преследовать безостановочно одну и ту же цель – в этом тайна успеха. А что такое успех? Мне кажется, он не в аплодисментах толпы, а скорее в том удовлетворении, которое получаешь от приближения к совершенству. Когда-то я думала, что успех – это счастье. Я ошибалась. Счастье – мотылек, который чарует на миг и улетает».

«…подходящий муж для жены – это то же, что музыка для танца». (Анна Павлова)

Я должна работать круглый год. У меня на руках труппа, распустить ее – значит уплатить всем неустойку. Это разрушит все, что я наработала за эти годы каторги. Если я не имею времени жить, то уж умирать я должна на ходу, на ногах.

Анна Павлова (интервью)

Работая то с одним, то с другим балетмейстером, Анна решается попробовать сама сочинять танцы. В 1909 году на спектакле в Суворинском театре в честь семидесятиятилетнего летнего юбилея владельца – А. Суворина, Анна исполняла композицию на музыку Рубинштейна[69]«Ночь». Для этого танца она облачилась в белый длинный хитон, ее волосы украшал белый венок, в руках она держала цветы. В то время Анна уже была знакома с Айседорой Дункан[70], композиция действительно напоминала свободную пластику великой босоножки. Следующими номерами были «Стрекоза» Ф. Крейслера[71], «Бабочка» Р. Дриго[72], «Калифорнийский мак».