Куджо. Цикл оборотня (сборник) - Стивен Кинг

– Пошли, – сказал он. – Я тебя хочу.

– Бретт…

– Он не вернется раньше девяти. Пошли, говорю. Должна же ты как-то меня отблагодарить.

Из ее рта внезапно вырвалась совершенно абсурдная фраза:

– Шляпу сними.

Он, улыбаясь, потянул ее за собой. Он улыбался желтыми зубами. На двух передних стояли пломбы.

– Теперь мы можем трахаться на ковре из долларов. Как в каком-то фильме.

Он завел ее наверх, и она ожидала, что он будет груб с нею. Но хотя он, как обычно, любил ее жадно и быстро, груб он не был. Она даже испытала оргазм, в десятый или одиннадцатый раз за время их брака. Потом она лежала рядом с ним, закрыв глаза, чувствуя, как его подбородок касается ее лба. Она с трудом удерживала слезы. Если бы она расплакалась, он мог что-то заподозрить. Она не была уверена в том, что он действительно понял, что случилось.

Позже (за час до того, как вернулся Бретт) он ушел, не сказав куда. Она подумала, что он отправился пить с Гэри Педье. Она лежала в постели, по-прежнему боясь заплакать и думая обо всем этом. Когда скрип двери и лай Куджо возвестили о возвращении Бретта, в небе уже вставала яркая холодная луна. «Луне все равно», – подумала Черити, и эта мысль показалась ей горькой.

– В чем дело? – спросила Донна.

Голос ее был сердитым, почти агрессивным. Они сидели в комнате вдвоем. Вик не успел вернуться вовремя, и Тэд уже спал наверху со Словами от монстров, повешенными над кроватью.

Вик встал и подошел к окну, глядящему в темноту. «Она знает», – подумал он мрачно. Всю дорогу он пытался решить, стоит ли затевать с ней разговор и устраивать скандал… или лучше просто сделать вид, что ничего не случилось. Письмо он порвал и по дороге выкинул обрывки в окно машины. Теперь он мог выбирать. Он видел в темном стекле бледное пятно – отражение ее лица.

Он повернулся к ней, совершенно не зная, что ему говорить.

«Он знает», – поняла Донна.

Эта мысль не особенно удивила ее потому, что последние три часа показались ей самыми долгими в ее жизни. Она услышала знание в его голосе, еще когда он позвонил и сказал, что будет поздно. Сначала она испытала панику – беспомощную панику птицы, залетевшей в гараж. Мысль выделялась жирным шрифтом, как восклицания в книгах: он знает! Он знает! ОН ЗНАЕТ!! Она кормила Тэда ужином вне себя от страха, пытаясь представить, что будет дальше. «Дальше я вымою посуду, – думала она. – Потом вытру. Потом поставлю на полку. Потом почитаю Тэду сказки. Потом… Не знаю».

Паника постепенно сменилась чувством вины. Потом пришла апатия, сквозь которую пробивались какие-то случайные мысли. Она думала, сделал ли это Стив, или Вик сам догадался. Ей казалось, что скорее всего это Стив, но разве это важно? Еще она радовалась, что Тэд уже спит. Но она не знала, что ждет его утром. И эта мысль вызвала у нее новый приступ паники. Все повторилось.

Он повернулся к ней и сказал:

– Я сегодня получил письмо. Без подписи.

Он не мог продолжать. Опять прошелся по комнате. Она вдруг подумала, как он красив и почему она раньше этого не замечала. Жаль, что он рано поседел. Более молодому это бы даже шло, но Вик уже не молод и…

…и о чем, собственно, она думает? Неужели нет других причин для беспокойства?

И тут она очень тихо, дрожащим голосом, выложила все, как горькое, но необходимое лекарство:

– Это Стив Кемп. Тип, который чинил твой стол. Пять раз. Но не в нашей постели, Вик. Нет.

Вик взял пачку «Уинстона» на столе и уронил ее на пол. Потом поднял, вытащил сигарету и закурил. Руки у него дрожали. Они не глядели друг на друга. «Это плохо, – пронеслось в голове у Донны. – Нужно посмотреть друг другу в глаза». Но она не могла. Ей было стыдно, и она боялась. Он же просто боялся.

– Но почему?

– Это важно?

– Для меня важно. Если ты не хочешь разрыва. Если хочешь, то не важно. Я просто с ума схожу, Донна. Это нужно… потому что, если мы не поговорим об этом сейчас, это может произойти снова. Неужели ты хочешь все разорвать?

– Погляди на меня, Вик.

С трудом он поднял голову. Может, он действительно сходил с ума, как говорил, но она видела в его глазах только страх. Внезапно, как удар кулаком в лицо, до нее дошло, насколько ему сейчас трудно. Его дело погибло, и тут, как гнусный десерт к тухлому главному блюду, угрожал погибнуть и его брак. Она почувствовала прилив тепла и любви к этому человеку, которого порой ненавидела, а в последние три часа боялась. Она надеялась, что он в самом деле думает, что сходит с ума, а не… не то, что отражается у него на лице.

– Я не хочу ничего разрывать, – сказала она. – Я люблю тебя. Может быть, я как следует поняла это только в последние несколько недель.

На минуту она испытала облегчение. Вик опять подошел к окну, потом вернулся. Он сел на диван и посмотрел на нее:

– Тогда почему?

Ее любовь мгновенно перешла в досаду. Почему? – вот по-настоящему мужской вопрос. Его диктуют представления о мужественности, возобладавшие в конце двадцатого века. Я хочу знать, почему ты это сделала. Как будто я машина с неисправным клапаном или робот, у которого перегорели клеммы, и он теперь готовит бифштекс на завтрак, а яичницу – на ужин. Быть может, женщины сходят с ума вовсе не от сексуальных проблем, а из-за этого вот прямого мужского «почему?».

– Не знаю, смогу ли я объяснить. Боюсь, что это прозвучит слишком глупо и тривиально.

– Все же попробуй. Неужели… – Он попытался унять дрожь в руках и наконец выдавил: – Я что, не удовлетворял тебя? В этом причина?

– Нет.

– Тогда в чем? – спросил он безнадежно. – Ради бога, в чем?

Ну что ж… раз ты спросил…

– Страх, – сказала она. – Думаю, что это страх.

– Страх?

– Когда Тэд уходил в сад, мне становилось страшно. Он… ну, как это сказать… оживлял дом.

– При чем тут Тэд? – досадливо спросил Вик, и она увидела, что эта апелляция к Тэду рассердила его, он думает, что это обычная женская уловка, чтобы не выкладывать ему действительной причины. Положение накалялось. Они словно передавали друг другу из рук в руки что-то очень хрупкое, что в любую минуту могло упасть и разлететься вдребезги.

– При том, – упрямо сказала она. – Конечно, большую часть дня он был со мной, но тем заметнее контраст. Потому я и начала бояться. Я думала: на следующий год его не будет уже полдня три раза в неделю. Потом весь день. Это время нужно было заполнять. И я боялась.

– И ты решила заполнить часть этого времени, трахаясь на стороне? – спросил он с горечью.

Это больно укололо ее, но она продолжала говорить тихо, не повышая голоса. Он спросил. Нужно было ответить.

– Я не хотела вступать в какой-нибудь дурацкий Больничный комитет и стряпать запеканки для их субботних обедов. Представляю эти лица и одни и те же городские сплетни – круглый год. Неохота было убивать время таким способом.