Внизу наш дом - Сергей Калашников

– А помогать Николаю Николаевичу в этом случае вы не будете?

– Ему нянька не нужна. На моей памяти нет в его трудах ни одного коренного просчёта. Все неприятности с его техникой возникали из-за спешки сдать проект к сроку, из-за отставания в поставках моторов и других эффектов, связанных с внешними воздействиями. Моя задача в основном связана с необходимостью удержать его от поспешности. Творческий человек способен увлечься и не просчитать последствий того или иного шага.

– В конце концов, мы можем просто выслать его в Горький, – улыбнулся Аркадий Автандилович.

– Можете. Но лучше – наоборот. Официально снять с него судимость, или обвинение, или приговор – уж не знаю, как там правильно. Принести извинения: мол, ошиблись, перебдели.

– Так он тогда вообще неуправляемым станет. Будет посылать всех куда подальше и делать то, что захочет.

– Вот и правильно, вот и хорошо. Не будет поспешности при разработке самолётов, уменьшится количество ошибок и испытаний с отрицательным результатом. Теперь, когда известны временные рамки, в которых требуется нужный результат, нет надобности гнать, как на пожар. Спокойный и уверенный в своей правоте главный конструктор важнейшего для страны вида вооружения – это огромный выигрыш.

– Да он же враг. Скрытный, затаившийся!

– Не забывайте, Аркадий Автандилович, с какой колокольни я смотрю. Кроме того, и вам известно, что после революции Николай Николаевич не срыгнул за рубеж вместе с Сикорским. А что беспартийный и верующий – то по этому поводу в конституции от тридцать шестого года будет для всех прописана свобода совести. Так что не только не враг. Даже не союзник. Он от макушки до хвоста – наш человек. Один из верных исполнителей воли народа. И это, несомненно, одобрит сам товарищ Сталин. Было бы прекрасно, если бы к выходу такого важного для государства рабочих и крестьян единого для строителей коммунизма основного закона один из основополагающих его принципов был соблюдён.

Посмотрел на меня гость слегка покосившимся глазом, помолчал немного да и откланялся. А я позвал Надю на плюшки – надо было срочно их есть.

Вскоре приехал Чкалов. Он осторожно хлопнул меня по плечу и как-то застенчиво попросил:

– Слушай, стыдно признаться, но я ведь ни разу не был в настоящем бою. А ты всё же четыре года воевал. Расскажи, как это?

– Да не четыре. По госпиталям валялся, по запасным полкам сидел или переучивался на другие машины. Так что в сумме не больше пары лет в реальной боевой обстановке. А как? Знаешь – утомительно. Когда работы много – с ног валишься. А то нервничаешь, что горючку не подвезли или непогодой аэродром накрыло. В общем, тяжелая работа.

– А страх?

– Это да – бывает, что чуть не обгадишься в кабине, особенно спервоначалу. Потом боязнь притупляется, а это уже опасно. Нужно постоянно быть, как взведённая пружина. И головой крутить, чтобы не пропустить атаку. Немцы обычно старались на рожон не переть – забирались повыше, заходили от солнца и налетали со снижением с разгону, норовя пристроиться в хвост. Стрельнут с налёту, проскочат и скорее вверх. Знают, что на моём ишачке за ними не угнаться. Но одного такого я подловил – угадал момент для разворота и сумел полоснуть по нему из ШКАСов, потому что он не успевал со мною разойтись из-за высокой скорости.

– Так у тебя и сбитые есть на счету!

– Этого не зачли – дело было над оккупированной территорией, а я один шел из разведки. Потом я ещё от его ведомого отбивался – насилу ушёл. А вообще – да. Считается, что троих завалил.

– А на самом деле?

– Из не зачтённых только про этого могу уверенно сказать. Были подранки, но до конца я за ними не проследил. Может, ушли, может, упали. Когда летал на штурмовике, то одного мой стрелок свалил. А когда на пешке, то уже наши ястребки «мессеров» к нам не подпускали.

– Пешка?

– Пикировщик. Его перед самой войной сделали. Но мне досталась уже отработанная машина в конце сорок четвёртого. Я на ней в основном, наступающие войска поддерживал. Зенитки нас доставали, а истребители – нет.

– Я тут, Александр Трофимыч, вот о чём потолковать хотел. Николай Николаевич как-то шибко распереживался по поводу твоего совета переехать в Горький. Думает всё и выглядит рассеянным.

– Так успокой его. Только не нажимай. Ни за переезд, ни против. Пошути там, вроде как всевышний послал ему испытание и теперь ждёт – крепок ли духом человек? Нет ли в нём слабости, сомнений? То есть – пусть от сердца решит, на своё разумение, на собственные чувства. Как душа просит – так пусть и сделает.

– А ты на его месте как бы поступил?

– Тут такое дело, Валерий Палыч! Война эта велась не только ради захвата территории, а на уничтожение. Немцы на нашей земле столько мерзости натворили, что ради того, чтобы надрать им задницы, я всё, что угодно, сделаю. У нас каждый седьмой погиб.

Чкалов нахмурился и попрощался. Когда он садился в машину, то вид имел подавленный.

* * *

На другой день спозаранку приехал Поликарпов. И сразу взял меня за горло:

– Вы утверждаете, что в результате той будущей войны погибнет каждый седьмой житель нашей страны. Но это же порядка двадцати миллионов человек! Разве возможно поставить под ружьё такую огромную армию?

– Не знаю. Я в этом не разбираюсь. А погибло двадцать семь миллионов человек. Из них около двух третей – мирные жители. От бомбёжек, или фашисты вообще целые деревни сжигали вместе с людьми. Знаете, по поводу точных цифр у специалистов не сложилось однозначного мнения, но население страны за это время сократилось примерно на одну пятую.

Николай Николаевич скукожился и побрёл обратно к машине, рядом с которой его ждал водитель.

А я понял, что переезд его КБ в Горький – дело решённое.

Собственно, на этом – как обрезало. Никто ко мне больше не приезжал и ни о чём не спрашивал. Конарев пропал, да и стенографистка куда-то подевалась. Прислуги в доме, как обычно, было два человека – мужчина и женщина. Они меня по-прежнему исправно кормили. И это всё.

Я ел и разминался. Ещё спал, сколько хотел. Но незанятого времени оставалось много. Продумывал дальнейшее совершенствование своего самолётика. И чем тщательней продумывал, тем яснее понимал, что изменения, проведённые для сохранения управляемости при полёте хвостом вперёд, нужно «откатить» назад. Элероны этой конфигурации не получались без щели между своими поверхностями и задней кромкой крыла, а это увеличивало сопротивление набегающему потоку. Конечно, при тех ничтожных скоростях, которые обеспечивал мой слабосильный движок, это мелочи, но… да никаких «но». Не достать мне более мощного мотора. И на саму переделку придётся покупать, по меньшей мере, мешковину. Хотя, если удачно загоню на барахолке штиблеты, пальто и «непионерский» галстук, может остаться ещё на пару свёрл и килограмм шурупов.