Первое дело слепого. Проект Ванга - Андрей Воронин

– И ты поэтому решил, что я расстроена из-за ее отношений с Максимом?

Глеб крякнул: крыть было нечем. Действительно, в толпе москвичей, спешащих с работы домой и твердо знающих, что на этом пути их ждет продолжительная давка в общественном транспорте, очень редко увидишь веселое лицо. Да что там веселое! Если на чьей-то физиономии нет выражения хмурой озлобленности, как будто человек идет в штыковую атаку, это уже довольно редкое явление.

– Она, как-никак, твоя подруга, – довольно неубедительно произнес Глеб.

При этом он подумал, что супружество с ним не прошло для Ирины даром: вместо того, чтобы, как собирался, аккуратно извлечь из жены информацию, он и сам не заметил, как оказался в роли допрашиваемого. Впрочем, чтобы освоить этот фокус, женщине вовсе не обязательно быть замужем за офицером ФСБ: женщины владеют этим навыком от природы…

– Послушай, – сказал он, – я действительно не знаю, что произошло. Я строю догадки, время от времени попадаю пальцем в небо, и меня за это обвиняют то в подслушивании, то вообще в чтении мыслей… Ну, я же ни в чем не виноват!

Последнее заявление он сделал нарочито жалобным, чуть ли не плаксивым тоном, и это возымело ожидаемый эффект: протянув руку, Ирина ласково, как ребенка, потрепала его по макушке.

– Прости, – сказала она, – я совсем расклеилась из-за этой истории. Представляешь, он и вправду пропал.

– Соколовский?

– Да. Обещал вернуться вечером, не поздно, и исчез, как сквозь землю провалился. Даже не позвонил.

– Тут, в Москве?

– По крайней мере так он сказал Нине перед тем, как исчезнуть. Он не говорил, что собирается куда-то ехать.

– Возможно, забыл. Или просто не счел нужным, думая, что вернется вовремя. А что говорят в редакции?

– Ничего не говорят. Он ведь сотрудничал сразу с несколькими изданиями – заходил, сдавал материал и уходил. Вольный стрелок, который ни перед кем не обязан отчитываться. Так что любая из редакций, в которых он появлялся, – последнее место, где стали бы беспокоиться из-за его долгого отсутствия. Не приходит – значит, работает над новой темой, только и всего…

– И давно его нет?

– Уже неделю. Точнее, восемь дней.

Глеб поморщился. Ирина со слов подруги отзывалась о Соколовском как о порядочном человеке. Правда, влюбленным женщинам свойственно закрывать глаза даже на самые вопиющие недостатки своего избранника, так что тут, вполне возможно, все-таки имела место обычная бытовая драма: жених улизнул меньше чем за месяц до свадьбы, а невеста безутешна.

– Она все глаза проплакала, – продолжала Ирина. – Даже съехала с его квартиры, потому что там все напоминает о нем. Вернулась к себе и сидит там одна…

– Они что, жили у Соколовского? – изумился Глеб.

– А что тебя так удивляет? У него хорошая квартира в центре. Родители – преподавали в МГУ, так что ему по наследству достались настоящие хоромы…

Сиверов, не удержавшись, тихонечко присвистнул сквозь зубы. Чтобы бежать от невесты, бросив на произвол судьбы профессорскую квартиру в центре Москвы, надо иметь очень веские причины. Да и тогда… Сейчас ведь не девятнадцатый век и даже не двадцатый, нынче жилплощадью не швыряются даже из самых благородных побуждений. Да еще такой жилплощадью… Нет, версия о покинутой невесте явно никуда не годилась.

– А что говорят в милиции? – спросил он, безо всякой телепатии зная, каким будет ответ.

– Приняли заявление, – с отвращением сообщила Ирина. – И то после того, как она показала им справку из загса о том, что они собирались пожениться.

– Ну, ясно, чего еще от них ждать, – пробормотал Глеб. – Уехал он, конечно, на машине? Машина хорошая?

– Хорошая. Почти новая.

Получив это сообщение, Сиверов окончательно помрачнел. Все было предельно ясно. В девяноста процентах случаев верной оказывается самая простая, самая очевидная версия. Если человек, который собирался вечером после работы вернуться домой, внезапно и бесследно исчез вместе с дорогой иномаркой, вряд ли он вступил в иностранный легион или был похищен пришельцами с альфа Центавра. Логичнее предположить, что труп его в данный момент лежит в придорожном лесочке и ждет, когда на него наткнутся грибники, а машина с перебитыми номерами выставлена на продажу, а может, уже и продана какому-нибудь чеченцу или азербайджанцу. И милиционеры, которые приняли у Нины Волошиной заявление, естественно, сразу пришли к этому выводу и даже пальцем не шевельнут, чтобы найти Соколовского. Что толку его искать? Ведь ясно же, что ни его, ни машину уже не вернуть. А найти тело – значит найти на свою голову еще одного «глухаря»..

– Ты думаешь, надежды нет? – спросила Ирина, правильно истолковав его затянувшееся молчание.

Глеб встрепенулся и заставил свои губы растянуться в улыбке.

– Надежда есть всегда. Она, как известно, умирает последней… – Сообразив, что в данном случае старый афоризм прозвучал довольно-таки двусмысленно, Сиверов энергично помотал головой и легонько стукнул ладонью по рулевому колесу. – Я хочу сказать, что хоронить его пока рано. Подумаешь, неделя! Существует тысяча причин, в силу которых он мог где-нибудь застрять. Например, попал в аварию и лежит в какой-нибудь провинциальной больнице без сознания. А местным эскулапам даже в голову не пришло сообщить… да что я несу? Куда они сообщат? Если бы даже кто-то из них и взял на себя труд это сделать, куда бы он стал звонить? Да и кому это надо – звонить? Придет в сознание – сам позвонит… Или другой вариант: напился, подрался и получил пятнадцать суток. Тоже где-нибудь на периферии, где каждый сержант милиции мнит себя наместником самого Господа Бога. Да в конце-то концов, он мог просто напасть на какой-то след и так увлечься, что забыл обо всем на свете! Он ведь профессионал, причем, как я понимаю, высочайшего класса. Для него работа – главный смысл существования. Возможно, он молчит как раз потому, что материал слишком горячий, и ему не хочется впутывать в это дело Нину, подвергать ее опасности… И нечего ей раньше времени звонить во все колокола, – продолжал он, понемногу воодушевляясь. – Если угораздило полюбить журналиста, которого, как волка, ноги кормят, пускай забывает о спокойной жизни. Это ведь еще только цветочки…

Ему казалось, что он говорит очень убедительно и аргументированно; Глеб сам почти поверил собственным словам. Да и чему тут, собственно, было не поверить? Все перечисленные им варианты были вполне возможны, как и множество других, в данный момент не пришедших ему на ум. Так почему, спрашивается, из всех существующих возможностей всегда нужно выбирать самую скверную? Почему непременно надо отравлять жизнь себе и окружающим подозрениями самого жуткого свойства? Что это, ей-богу, за пессимизм? Сегодня половина проектного бюро ходит вся в слезах и соплях по поводу свалившейся на сослуживицу беды, а завтра этот писака явится как ни в чем не бывало и заявит, что ему представился случай взять интервью у Романа Абрамовича и что упустить такую возможность он просто не имел права…