Матильда - Татьяна Богатырева

Зная более-менее обычное время прибытия в дом номер восемнадцать Николая, Матильда загодя устраивалась у открытого несмотря на холодную осень окна, ожидая услышать размеренный цокот копыт по мостовой Английского проспекта. Ей казалось, она так внимательно и так много вслушивалась в шаг коня Николая, что могла бы узнать этот звук из тысячи других.

Когда мерный стук копыт о каменную мостовую резко умолкал, она знала – Николай остановился у ее – у их – подъезда. И тогда она всякий раз была не в силах скрыть радостной улыбки – той самой, которая освещает лицо человека, когда его никто не видит и когда человек этот точно совершенно счастлив, и молод, и – непременно взаимно – влюблен.

В день торжественного ужина в честь официального новоселья Матильде и Юле преподнесли множество подарков, в том числе и от Николая – он вручил сестрам набор, состоящий из восьми золотых водочных чарок, щедро и искусно инкрустированных драгоценными камнями. Подарок испробовали в действии в тот же вечер, и до самого рассвета в темном саду слышны были старые грузинские песни, прекрасные и завораживающе-тягучие, лиричные и мечтательно-грустные, как осень Петербурга.

Матильда была права, полагая, что новая жизнь привлечет за собою новых друзей: Николай познакомил ее с графом Андреем Шуваловым, и уже здесь, в доме Матильды, состоялось однажды его знакомство с коллегой Матильды – балериной Верой Легат, ставшей в последующем графиней Шуваловой – доброй и верной женою Андрея.

Появился в жизни Матильды еще один дорогой и милый ее сердцу знакомец – Фигнер Николай Николаевич, тенор Мариинской оперы, дружбу с которым очень ценил Николай.

Иногда вечера, несмотря на появившиеся в их компании новые лица, проходили совсем тихо, по-семейному уютно: за неспешной игрой в карты после позднего ужина.

Матильда теперь еще более точно понимала отца в его неизменной любви к гостеприимству. Пустой, молчаливый дом – равно что мертвый дом, зачем он, этот дом, если не согреть дорогих твоему сердцу людей, не скрасить им вечер, скоротать с ними темную ночь, не все ли тогда равно, где ночевать.

Однажды, когда одна из таких ночных посиделок затянулась до самого рассвета, когда гости уже устали от шума и настроение переходящего в утро вечера стало задумчиво-меланхоличным, Матильда вывела Николая в сад – подышать воздухом, посмотреть на серое низкое небо. Они стояли в глубокой тени, никем не замеченные – в этот ранний час Английский проспект был пустынным.

Николай обнимал ее, его руки укрывали плечи Матильды.

В этот момент Матильде показалось, что у дома напротив стоит Воронцов – как будто на нем была рваная светлая рубаха, ярким пятном выделяющаяся на фоне серых сумрачных красок проспекта.

Матильда прикрыла глаза, решив, что это видение от усталости. Когда она снова посмотрела на то же самое место – Воронцова там уже не оказалось. Ну да, явно привидилось. Но когда Матильда перевела взгляд и посмотрела правее – она снова увидела фигуру Воронцова. Она вздрогнула, но прежде чем Матильда успела рассказать о своем видении заметившему ее дрожь Николаю, Воронцов исчез.

Наблюдая за Николаем в компании друзей, Матильда отмечала, что ведет он себя свободно и непринужденно, будто бы и не гость в этом доме, а его хозяин. Хотя, конечно, цесаревич был будущим хозяином всей России… Но это другое. Она старалась не поддаваться эмоциям, и по возможности хотя бы пытаться трезво смотреть на вещи. И все равно, то и дело засматриваясь на Николая, она тихо твердила про себя (о, как это было похоже на те молчаливые призывы, которые направляла она ему когда-то, казалось бы в другой жизни тысячи лет назад, со сцены красносельского театра: «Посмотри на меня, посмотри!») – «Мой дом – это ты, Ники, пожалуйста, помни об этом, помни о том, что я отдала тебе самое дорогое что есть у человека – его свободу, его сознательный выбор, я отдала тебе бесценное время своей жизни, а может ли быть у человека дар ценнее времени?»

– Три акта «Калькабрино»!

Матильда не могла успокоиться. Итальянка Карлотта Брианца неожиданно покинула русскую сцену, и ведущая роль – первая главная роль в ее жизни – предстояла Матильде. Пресса давно уже указывала на чуть затянувшееся ожидание дебютной сольной роли молодой подающей надежды балерины, но дело было даже не в этом. Цель Матильды была шире собственной карьеры – она хотела и стремилась вывести русскую балетную школу на новый уровень. Стать украшением и славой русского балета – подобные задачи, по ее мнению, как раз и приближали Матильду к этой цели.

При этом ей, как и любой другой русской балерине, все еще не удавались тридцать два фуэте.

В этот период посиделки в доме Кшесинских стали проходить все реже. Николай старался приезжать каждый день, и навалившаяся на Матильду нагрузка не отдалила их друг от друга, а наоборот, еще более их сплотила: они изменились, но когда человек является такой большой и неизменной частью твоей жизни, когда ты видишь его изо дня в день, любые изменения происходят не только незаметно, но и гармонично, и происходит цепная реакция.

Они как будто повзрослели и более походили теперь на супружескую пару, все еще молодую, сошедшуюся по большой любви. Николай фактически жил на два дома – официальной, дневною жизнью Наследника, и тайной, вечерней, с любимой женщиной.

За время, проведенное вместе, он все больше и лучше научился понимать Матильду: он видел теперь то различие, которое представляла собой ее внешняя и внутренняя жизнь. Сильная женщина на людях, бескомпромиссная и умная настолько, чтобы понимать разницу между упорным трудом и талантом («Я думаю, гениальность есть лишь мера того, насколько сильно человек желает овладеть своим ремеслом, и насколько упорно он может идти к этой цели», – как-то поделилась с ним она), постигающая жизнь и уже знающая ей цену – на людях. Никогда и ни при каких обстоятельствах не вовлекающая в свои внутренние процессы других, не выказывающая обиду и страх, тревоги и переживания никому – даже (или же особенно!) близким и родным. Двадцатилетняя, склонная к мнительности и перфекционизму, бесконечно одинокая, порядочная до болезненности, хрупкая женщина – наедине с самою собой. Она выставляла миру невозможно завышенные требования, и те же требования она выставляла – во всем – себе.

Он часто вспоминал слова Андрея о том, что только рядом с такой женщиной можно стать настоящим, таким, каким тебя задумывал Господь… Он не мог знать наверняка, но видимо Андрей каким-то образом еще тогда, сходу почувствовал ту удивительную силу и душевную работу, которую Матильда проделывала сама над собою постоянно. В этой упорной борьбе она походила скорее на металлический, не знающий устали и износа механизм – причудливое сердце автомобиля.

Иногда он вспоминал и другие слова, сказанные ею и адресованные ему еще тогда, в самом начале. И ведь действительно, зная то, каким сильным и прекрасным может быть человек, можешь ли ты полюбить потом кого-то другого? Возможно, что сможешь. Но не так.

«Вы никогда не сможете любить никого так, как полюбите меня».