Оружейница - Александр Шилов

Выслушав то, что мне передал Валера, дядя удовлетворенно усмехнулся:

— Ну, раз она законтачила с нашими военными, да еще с другом брата, за нее можно не беспокоиться, армия наверняка положила на нее глаз. Ведь не каждый же день посреди дикого поля вываливается машина с без пяти минут конструктором-оружейником, и небесталанным, заметь.

— Дядя, а откуда ты все знаешь про Сашу?

— А ты думаешь, что после той рублевской стервочки я не поинтересуюсь — кто появился у любимого племянника? — дядя усмехнулся. — Не переживай, если тебе нужно дядино благословение — считай, что ты его имеешь.

— Дядя, а как лучше передать Саше деньги, ее родители живут «от и до» и вряд ли у них есть серьезная заначка.

— Ну, у вас тоже. Но ты не переживай, денежек мы ей подкинем…

— Дядя! Я…

— Цыц! — дядя хлопнул ладонью по столу и продолжил утрированно-сердитым голосом, — цыц, мелочь пузатая! Будет еще старшим перечить! Так, доел — помыл посуду, на горшок и в люлю! Остальным завтра будем заниматься!

Я лежал на диване в гостиной дяди Колиной квартиры. Несмотря на усталость после сумасшедшего дня, сон не шел, и я вспоминал этапы нашего с Сашей знакомства.

Так сложилось, что на вступительных мы с Сашей не пересеклись, и первый раз я ее увидел в первый день занятий.

Мы стояли в коридоре и общались, так сказать, в формате «первичного знакомства», и тут я увидел идущую по коридору на костылях довольно высокую черноволосую девушку без левой ноги. Первой мыслью было «черт возьми, такая девчонка — и так не повезло». И тут… Одна из девушек, с которыми мы знакомились, вдруг разразилась отвратительной тирадой, общий смысл которой был — «нечего калекам делать в высшем образовании, и вообще — нечего мозолить глаза приличным людям». Одноногая, слышавшая все это, прошла мимо нас с таким видом, что всем стало неловко, и группа быстренько рассосалась. А спустя несколько минут я узнал, что ее зовут Саша Кравцова, и что мы будем на одной кафедре, только в разных группах.

Училась Саша очень хорошо, держалась со всеми ровно и доброжелательно, хотя я видел, что она комплексовала из-за увечья. В конце октября она исчезла примерно на неделю и вновь появилась уже на протезе.

Хотя к этому времени у меня уже закрутился роман с Натальей с ИБМ, и все остальное было на периферии внимания. Нет, учебу я не забросил, все-таки настолько мозги у меня не размякли, но…

Сначала все было очень красиво. Красивая девушка из «семьи с положением», а отец Натальи был немалой шишкой в Минэкономразвитии, и красивый (тут я себе не льщу) парень. Всяческие «ля-ля тополя», и после летней сессии я перебрался жить в ее «трешку», купленную ей отцом еще в начале первого курса.

Все шло как бы и ничего, но постепенно в наших отношениях начал проскальзывать негативчик. Не сразу (влюбленный воистину слеп!), но я стал догадываться, что ее родители относятся ко мне, как к игрушке дочери, мол, «мы люди современные и понимаем, что девочке надо порезвиться перед серьезными отношениями».

Окончательно все обломилось в самом начале третьего курса, когда Наталья притащила меня на вечеринку в дом родителей на Рублевке, а ее отец, уже изрядно подпив, начал учить меня, «как устроена жизнь». Всю его длинную и не всегда связную тираду, впрочем, проникнутую осознанием собственной значимости, можно было свести в пару посылов: «Парень, всегда лучше живет не тот, кто пашет, а тот, кто делит» и «чтобы остаться с Наташкой, тебе надо завязывать со своей ерундой и переводиться на менеджмент, ибо только так у тебя возникнут перспективы стать „тем, кто делит“, а у Наташки вкусы дорогие».

На следующий день Наталья устроила мне сцену примерно на эту же тему. И вдобавок нарушила «золотое правило» женщины, приведшей в свой дом мужчину — стала «варить воду» на тему «кто в доме хозяин?»

Я честно ответил, что — мыши, собрал вещи и уехал к родителям.

Следующие почти два с половиной года прошли, в общем, блекло. Я с головой зарылся в учебу, ибо второй курс закончил хотя и хорошо, но не так, как мог бы. Личная жизнь состояла из редких «галантных приключений без взаимных обязательств» и какого-либо продолжения.

Все изменилось с того субботнего вечера в начале апреля. Саша и раньше бывала на вечерах, но обычно сидела где-нибудь в сторонке, иногда пела под гитару, а у нее был пусть и не сильный, но чистый и красивый голос, и она знала уйму бардовских песен. Но в тот раз…

Все началось в пятницу, после занятий, когда я увидел ее стоящей на крыльце и пытающееся руками разогнуть протез. Я подскочил и помог Саше допрыгать до машины, а потом подъехал с ней до общежития и принес из комнаты ее костыли и запасной протез, который Саша назвала «козьей ножкой». Вернув меня к моему «огнетушителю», она укатила в «протезку».

На следующий день, на занятиях, я видел ее мельком, а на вечере…

В зале играла музыка, народ подтягивался, и уже начинал потихоньку тусить. Я, стоя спиной ко входу, рассказывал компании свеженький анекдот, когда Пашка вдруг издал «вау», глядя округлившимися глазами, мне за спину.

Я обернулся под раздающиеся из разных мест зала удивленно-одобрительные возгласы и почувствовал, что мои глаза тоже «имеют тенденцию к выпадению»!

По залу, слегка прихрамывая на «козьей ножке», шла Саша! За прошедшие годы все привыкли, что она одевается аккуратно, но скромно и неброско, и обычно носит свободные брюки или юбки «миди». А сейчас…

На Саше была мини-юбка из темной ткани с блестками, «ножка» была уже не того тошнотно-трупного цвета, который на медицинских прибамбасах почему-то зовется «телесным», а была покрашена в автомобильный «мокрый асфальт». На правой ноге у нее была низкая босоножка в греческом стиле со стразами на ремешках. Сверху на Саше был ярко-красный топик без бюстгальтера с декольте, в котором поместились бы выпавшие глазки половины уставившихся на нее парней, черные волосы спадали волнами на спину, и завершал ансамбль яркий, но без вульгарности макияж.

Саша обвела взглядом зал, наши глаза встретились… И тут мой внутренний голос рявкнул: «Вперед, осел! Если не желаешь стать бараном! Круторогим!» Я шагнул к ней, краем уха слыша, как за спиной кто-то хихикнул. Анекдот так и остался недорассказанным…

Я плохо помню, что говорил ей. Мы танцевали не только «медляки», когда я прижимал ее к себе, а внутри начинал разгораться огонь, но, к моему удивлению, и быстрые, причем Саша ловко крутилась на тросточке протеза.

Ближе к концу вечера Сашу попросили спеть. Она поднялась на небольшой подиум в углу, на котором находилась наша самодеятельность, пошепталась с сидевшим за «Ямахой» рыжим второкурсником и запела… Запела «Бесаме мучо»!

Она пела, глядя на меня, а у меня… все кипело внутри! Едва дождавшись конца песни, я снял Сашу с подиума и повел к выходу из зала под аплодисменты и одобрительные возгласы факультетских.