Однажды в Африке - Анатолий Луцков

— Я понял, сэр, — стараясь, чтобы голос звучал со спокойной и даже преувеличенной уверенностью, сказал Комлев, отметая сомнения, как плывущий в сорной воде, раздвигает ладонями все, что попадается на пути.

— Так вот, я не договорил об этой самой барже, — с подчеркнутой обстоятельностью продолжал капитан. — После независимости новые власти решили, что перевозка на барже пассажиров, а там были, кстати, самые дешевые билеты, — унижает достоинство африканца и является наследием колониального прошлого. Баржа была продана, и я поставил на трубчатых стойках широкий крытый навес над частью палубы на корме, куда въезжают автомашины. Получилось дополнительное помещение для палубных пассажиров.

Комлеву приходилось швартоваться множество раз, но он давно уже убедился в откровенной неповторимости ситуации, когда это происходит. А сейчас для него был особый случай: незнакомые судно и река. Причальная стенка была невысокой и не очень длинной. Она составляла примерно полторы длины «Лоалы». В самом ее конце стояла большая моторная лодка без палубы, в нее грузили какие-то ящики. Она далеко, и мне не помешает, если рано остановить машину, решил Комлев. Краем глаза он заметил на левом крыле мостика второго помощника и поодаль третьего, единственного африканца из всех помощников капитана. «Итак, зрители уже на своих местах, — без удовольствия отметил Комлев. — Вполне здоровое любопытство». Он знал, что за его действиями будут наблюдать.

Комлев подводил громоздкую «Лоалу» без всякой лихости, а осторожно, следуя классическим образцам. Заранее сбавил ход до самого малого, зная, что течение и так тащит пароход вперед. Знал он также, что на малом ходу и идя по течению, судно плохо слушается руля.

Комлев указал направление рулевому, чтобы подойти к стенке под острым углом. Даже куда править, ему указал: на пестро разрисованный автобус, явно переделанный из грузовика. Ветер был отжимной, хотя и слабый. При подходе к стенке под таким углом нос судна должен к ней приблизиться, чтобы с него был подан швартов прямо так, без бросательного конца.

Капитан глянул на левое крыло мостика, оценил ситуацию и сразу зрителей превратил в участников действия.

— Мистер Оливейра и мистер Нкими, — негромко, но отчетливо окликнул их Форбс. — Не откажите в любезности проследить за швартовкой на носу и корме соответственно.

«Молодец, старик», — мысленно одобрил капитана Комлев. Он видел на баке коренастого матроса в линялой синей робе, который уже был готов подать швартов. Кажется, это был у них боцман. Комлев пока хорошо запомнил только рулевых. Два других матроса стояли там же и выжидательно смотрели на мостик.

— Немного левее, — Комлев напомнил рулевому, и тот сказал что-то в ответ на лулими, кажется подтверждая команду. Впрочем, рулевой и сам знал, что ему надлежит делать. — Руль прямо. Так держать.

Команду «стоп» в машину он дал еще до этого и знал, что хорошей управляемости теперь ждать не приходилось. Комлев почувствовал слабый удар, и судно прижалось к стенке скулой. Удар был смягчен старыми автомобильными покрышками, которые были щедро развешаны вдоль бортов «Лоалы». Они были предусмотрительно выкрашены в белый цвет, чтобы не оскорблять взгляд зрителя рядом черных нулей вдоль всего белого борта.

Швартов был подан на стенку с обезьяньей ловкостью и тотчас же наброшен на тумбу скалящими зубы пристанскими матросами. Видимо, они уже перебрасывались шутками с командой «Лоалы». Комлев глянул назад успокоенно увидел, что корма парохода была всего в двух метрах от причала, и на него уже полетел бросательный конец. Теперь дело осталось за швартовщиками. А он судно к причальной стенке подвел. Комлеву показалось, что капитан посмотрел на него вполне одобрительно.

Капитан Форбс, как бывший военный моряк, за все годы своего капитанства на «Лоале» не держал среди персонала ни одной женщины.

— На моем судне я предпочитаю видеть женщин только в качестве пассажиров, — заявлял он в ответ на все попытки внедрить в два корабельных бара девушек официанток из города. На «Лоале» был еще и ресторан, но там традиционно работали, как и во всех ресторанах в Бонгу, только мужчины. А вот в барах еще с колониальных времен было принято держать привлекательных подавальщиц напитков в качестве недвусмысленной эротической приманки для клиентов мужчин. Владельцы баров исправно платили свой процент в кассу судна и давно уже пытались прельстить Форбса соблазнительными возможностями увеличения доходов в том случае, если по залам баров начнут порхать верткие бестии в коротких юбчонках, разнося по столикам холодное пиво и кое-что покрепче с добавлением сока и кубиков льда.

— Не хочу, чтобы «Лоала» стала плавучим борделем, — нелюбезно заявлял капитан совратителям. — Вот когда меня здесь не будет, а этот час неумолимо приближается, делайте, что хотите.

Но однажды на судно явилась жена премьер-министра, которая была еще и председателем организации «Свободные женщины Бонгу». Она пустила в ход все свое обаяние с добавлением политической демагогии, прося Форбса содействовать трудоустройству городских девушек на его судне.

На капитана не действовало ни обаяние, ни демагогия, но перечить долго властям было неразумно: колониальная эпоха ушла в прошлое. Он плюнул и согласился принять первую смену официанток — кофейного цвета прелестниц с выпрямленными химическим способом волосами. А те, которые не покушались на естественную курчавость своих волос, носили входящие тогда в моду вычурной формы цветные тюрбаны.

Еще в первый день на идущем вниз по реке судне, когда солнце склонялось к западу и ушло за огромное облако, Комлев, стоя на мостике, обратил внимание на поющих и приплясывающих на баке судна пассажиров, одетых как деревенские жители. Их сменяли такие же певцы и танцоры из команды, кто-то стучал в небольшой тамтам. Эти вокально-танцевальные номера заинтересовали Комлева, и он выразил капитану сожаление, что он не только не знает, о чем они поют, но даже на каком языке.

— Они поют на речном диалекте лулими. Его знают все, живущие вдоль реки и на южном берегу озера Кигве, — охотно просветил его Форбс, когда они рядом стояли на мостике. — А поют они о том, как провели день в городе, что купили и как они с выгодой продадут это в отдаленных деревнях. И еще как ходили к какому-то начальнику, который толстый, как бегемот, но он их не принял.

— А матросы, видимо, поют о чем-то другом?

— Конечно. О том, как прошел день на судне. Они и вас упоминали, мистер Комлев.

Форбс усмехнулся и пыхнул ароматным дымом в его сторону.

— Не понимаю, чем я удостоился их внимания, — с досадливым недоумением отозвался Комлев. Он почему-то сразу решил, что команда будет нелестного мнения о его персоне.

— Они пели, что на судне появился новый белый человек, который плохо говорит на лулими, а это значит, что он в Бонгу недавно. Форбиси, то есть я, позволяет ему вести судно, но глаз с него не спускает. Ну, там еще всякая чушь обо мне: что у меня глаз, как у хамелеона и может смотреть даже назад. А о вас вот еще что: этот новый белый не курит, поэтому просить у него сигарету — пустая затея. Сегодня к нему, то есть к вам, мистер Комлев, заходила одна «нтокази» — так они называют девушек из бара, но быстро вышла. Значит, он ее у себя не оставил.