Я – Кутюрье. Кристиан Диор и Я. - Кристиан Диор

Все имеет тенденцию исчезать. Наш долг не уступать этому, подавать пример и несмотря ни на что создавать!

Прочная дружба всегда заключает в себе некую тайну.

Почему именно эта дружба прочна, а не другая? Она началась уже не припомню когда. Может, потому что обоим нравился какой-нибудь писатель или балет. Или встречи приносили радость, или всегда доверяли друг другу. Или потому что радовались, когда другой был счастлив. Время идет, было легко и трудно, но дружба устояла. И вот я, историк, представляю читателю воспоминания кутюрье, который не нуждается ни в каком представлении.

Однажды, в разговоре с одним социологом, я спросил:

– Я возвратился из Америки, где преподавал несколько недель. Вы знаете, кого из французов Gallup назвал наиболее известными в Соединенных Штатах? Это – генерал де Голль, Шевалье и Диор.

– О?! – воскликнул тот. – Господин Диор тоже занимается философией?

Конечно, мой собеседник принял Мориса Шевалье[58] за своего знаменитого собрата Жака Шевалье[59] из Академии моральных и политических наук.

Если бы Кристиан Диор был способен испытывать тщеславие, я бы рассказал ему эту смешную историю, чтобы показать, что невозможно быть известным повсюду. Но он лишен тщеславия.

И лишен настолько, что описание наиболее прекрасной и достойной уважения части своей жизни отправил в конец этой книги, потому что тогда случилось много бед и несчастий, мужественно перенесенных и преодоленных с большой энергией. Должен ли я об этом говорить? Вначале я получил только три первые части книги. Прочитав их, я написал письмо издателю, извиняясь, что мне нечего сказать. Успех не требует представления, известность не нуждается в предисловии. Кристиан Диор достаточно знаменит, его имя у всех на устах, о нем пишут в Старом и Новом Свете, и он не нуждается в ненужной любезности: «Диор… Вы прекрасно знаете его, он укоротил юбки и изобрел new look». К тому же речь в этих главах шла о коллекциях, платьях, манекенщицах, о создании Дома моды, как рождается мода. Кто мог бы быть самым лучшим гидом, как не сам творец?! В этот момент я получил последние пятьдесят страниц книги и не стал посылать свое письмо, потому что появился настоящий Кристиан, мой друг Кристиан.

Конечно, путешествие в Высокую моду интересно и увлекательно. Это удивительный мир, волшебная сказка, в которой живешь каждый день. Но волшебная сказка началась с нищеты и болезни. Кристиан Диор рассказывает об этом с простотой хорошо воспитанного человека, который делает то, что должен делать. Он не гонит прошлое и не лелеет свои воспоминания, не испытывает ни смущения, ни гордости от того, что в тридцать лет должен был начать трудную жизнь, не предвещавшую триумфального исхода. Свою роль сыграл благоприятный случай – встреча с Жаном Озенном.

Но понадобилась еще необычайная воля, чтобы осмелиться начать новое дело, даже гениальность! Почему какая-то коллекция нравится женщинам, а другая нет? Почему какой-то силуэт, какая-то деталь тотчас же принимается, копируется, а другая отбрасывается? В течение недолгого времени я был литературным директором женского журнала. Мы постоянно использовали превосходную степень. В нашем словаре чаще всего использовались слова «божественный», «несравненный», «ужасный», «чудовищный»… Почему платья Кристиана Диора всегда были несравненными, а его пальто божественными?

Я потребовал объяснений. «Ну, вот это… и то… – объяснила мне одна модная дама, – и все вместе… Это бесподобно!» Разумеется, я не говорю, что все формы гениальности стоят друг друга, но, несомненно, существует гений Высокой моды. Правда, Кристиан говорит, что он просто стремится быть хорошим исполнителем. Поскольку мы ничего не скрываем, я тоже хочу сделать признание. Когда удача обрушилась на Кристиана Диора, как орел на Прометея, некоторые из нас стали спрашивать: «Не съест ли его успех? Останется ли он таким, каким был?» Разумеется, мы были готовы простить ему некоторое высокомерие, шумную радость, парижский снобизм – все это было частью профессии. Но мы не хотели расставаться с нашей дружбой, которую могли вытеснить новые обстоятельства. Кристиан переехал в квартал, где он жил в детстве. Он принимал удачу с таким же спокойствием, как не так давно неприятности. Надо иметь мужество, чтобы сохранять такой настрой души в разных обстоятельствах жизни. Я счастлив, что эта книга посвящена также и дружбе. В 1949 году Анри Core предложил мне в качестве новогоднего подарка недавно вышедшие пластинки «Комедианты» с надписью на конверте: «Дорогому Пьеру в память о наших юных годах и в надежде на хорошую старость». Ко мне уже пришла старость, и это предисловие – не самая лучшая пластинка. Но мы дарим то, что можем: «Дорогому Кристиану в память о наших юных годах и в надежде на многие последующие».

Обычно о человеке, который пишет свои мемуары, говорят, что он «склоняется над своим прошлым». Мне не нравится это выражение, прежде всего оттого, что оно ставит мемуариста в странную позу, а прошлое принимает вид надгробного памятника.

Что касается меня, никакого преклонения, никакого умиления, никакого сожаления. Я еще не пережил свои лучшие годы, а прошлое еще совсем живое. Ему ровно девять лет, и признаюсь, что более всего меня интересует его будущее.

Ибо Кристиан Диор, кутюрье Дома моды «Кристиан Диор» на авеню Монтень, 30, родился в 1947 году. Чтобы восстановить правду о его жизни и первых шагах в карьере, пока еще короткой, я решился написать эти строки. Признаю, что этот девятилетний мальчик уже заставил достаточно говорить о себе, кстати и некстати.

Если я буду ждать, когда он подрастет и состарится, то рискую потерять с ним связь.

Что более всего побуждает меня к рассказу о своей жизни – это годы ученичества. Но когда вы входите в профессионально зрелый период, вы уже не можете понять того ученика, каким были когда-то.

Когда я пишу эти страницы, пытаюсь выразить себя необычным для меня образом.

Я делаю это с некоторым беспокойством и без малейшего тщеславия.

«Мои отец и мать у дома в Гранвиле»

Дом в Гранвиле, 1905

Тщеславие! При этом слове некоторые, наверное, усмехнутся: «Вы пишете книгу о себе, о вашем Доме, о вашей профессии и хотите, чтобы вас не называли тщеславным?!» Я хочу, чтобы мы правильно понимали друг друга. В этой книге я говорю о том, что знаю. Те, кого не интересует мода и как ее делают, не будут ее читать, а другие сочтут естественным, что именно я ее написал. В моем случае было бы самонадеянно говорить о чем-нибудь другом, поскольку я добился успеха в качестве кутюрье. И было бы странным, если бы я начал рассуждать об абстрактном искусстве или реформе конституции.