Добровинская галерея. Второй сезон - Александр Добровинский

Мы довысасывали устриц по ускоренной программе, испортили мне настроение, обгадив впечатление от ресторана моей юности, и уехали с верным парижским водителем Васей по направлению к гестапо.

Заявившись в свой отель, я заскучал и решил выпить в баре ирландский кофе, от которого я обычно хорошо сплю. В дальнем углу сидела та же капелла марамоев, которым пришлось сообщить о возможных новостях завтрашнего дня. Капелла воодушевилась и пригласила меня на выпивку. Этого занудства я вытерпеть уже не мог и, сославшись на то, что мне надо написать пару важных писем, присел за свободный столик невдалеке. Кстати, бывший муж успел шепнуть, что я дал отличный адрес и все прошло очень хорошо. Я не удивился.

За соседним столиком сидели две русскоговорящие барышни, которые после пяти минут легкого трепа предложили мне временные и (на мой взгляд) сомнительные услуги в моем же номере, но за такие деньги, что даже я в самые наглые моменты ценообразования не смел бы анонсировать ни одному клиенту такой сумасшедший тариф за час работы.

Я решил пересмотреть прейскурант по возвращении в Москву, допил кельтский напиток и пошел в номер. Естественно, один.

Булькая шампанскими газами из ушей и из красивых прозрачных глаз, в половине третьего ночи в комнату ввалилось тело ненаглядной:

– Завтра у тебя встреча с Зинулей. Молись на меня… – сказала любимая и тут же, совершенно не стесняясь, можно сказать, при живом муже, отдалась дедушке Морфею… Я дочитал Paris Match и присоединился к дедушке и любимой.

– Таким образом, в том, что дочка выросла клинической дурой, а сын – «голубым» болваном, виноваты мы оба. И Алексей, мой покойный муж, и, конечно, я. Все разрешали, всему потакали. Так ничего и не получилось. Леша был все время занят на работе, строил империю. Построил. Но семью практически развалил. Его бесконечные девки сводили меня с ума. А он, в общем-то, порядочный человек, и передо мной из-за этого комплексовал. Напокупал детям домов, квартир, денег давал, не считая. А толку? Как говорит одна моя знакомая: мои дети – уроды. Но это же мои уроды, я все равно их никогда не брошу и буду любить. Просто как-то хотелось их проучить. А они… Не учатся. Никак. Не знаю, что делать. Помогите. Посоветуйте.

Она действительно была хороша в свои сорок с чем-то. Статная, синеглазая, с красивой фигурой, ухоженная, классная и… очень несчастная, несмотря на впечатляющее и вполне натуральное декольте.

– А вот этот, в штанах?

– Это так, Александр Андреевич, от безысходности. Не обращайте внимания.

Честно говоря, я и до этого не обращал.

Потом, за обедом, мы еще долго обсуждали траст в Лихтенштейне, обязательное высшее образование, работу для детей, условия получения ежемесячного, не очень большого дохода, благотворительность и тому подобные детали и вещи. Она решила, что я буду одним из директоров фонда и траста, вместе с ее довольно милыми подругами и лихтенштейнскими адвокатами.

Ближе к вечеру, уже в нашей гостинице, мы с любимой оставили троих когда-то очень близких людей реветь на плечах друг у друга. Бывший муж куда-то делся. Наверное, пошел еще раз по вчерашнему адресу. Видно, понравилось.

Уходя, мы, чуть улыбаясь, лишь помахали им на прощание. Я пока был не нужен.

Любимая была уверена, что все теперь в этой семье будет хорошо.

Через час мы выбирали в «Картье» кольцо, как заслуженный подарок для любимой. Я прибавил к полученному гонорару еще столько же и с удовольствием пошел платить за ювелирный шедевр. Она сразу достала его из красной коробочки и надела на безымянный палец. Кольцо действительно было очень красивым. Неожиданно, поравнявшись с Вандомской колонной, любимая остановилась.

– Кстати, дорогой, а где половина гонорара, который ты сегодня получил? И вообще, что ты сделал? Ну лицо с экрана, ну бабочка, ну узнали тебя. И что? Всю работу сделала я!

Нет, все-таки с коллегами работать как-то спокойней. И не так дорого. Хотя и не так душевно.

Самолет тряхнуло еще раз, и, занервничав, Толик начал интенсивно икать.

– Ик – это заблудившийся пук, – обрадовал меня Кацман одесским афоризмом из пятого класса школы, расположенной недалеко от Привоза.

Толик очень гордился тем, что окончил это очень среднее учебное заведение на все пятерки. Однако сведущие люди (вроде меня) знали, что у папы был темпераментно-тяжелый (ТТ) роман с директором школы Цилей Романовной, которая гордо, прилюдно и страстно обволакивала на пляже Кацмана-старшего своими сто тридцатью килограммами красоты и таким образом за что-то мстила маме придурка. Мама в долгу не оставалась.

Шутку про «ик» я слышал в жизни довольно часто. Первый раз еще на «русском выпускном», второй – лет десять спустя, на «немецком». Каждый раз, когда происходит очередной выпуск Толика из тюрьмы, он так шутит. Китч на Земле обетованной был недолгим в данном случае. Израильтяне поняли без экспертизы, что Толик перешел в новую шкалу: быть среди евреев-тысячников (один еврей-идиот на тысячу умных) ему стало скучно. Теперь кнессет должен был по идее внести Кацмана в Красную книгу еврейской фауны, как исчезающий экземпляр редкого дебила. Но Толя был моим другом детства, и с этим надо было считаться.

Мы летели с тель-авивской свадьбы, на которой всемирно известный торговец антикварным фуфлом Анатоль Кацман подарил молодым ворованного Клевера. Это был широкий жест одессита. Продать его не представлялось никакой возможности, так как картина находилась во всех розысках, в каких только могла числиться, а видоизменить шедевр, разрезав его на части, или усилить каким-нибудь дополнительно пририсованным поленом Поленова было никак нельзя, так как он был очень маленький. Гордый антикварщик (в подтверждение дороговизны и подлинности подарка) приложил к завернутому в золотую фольгу холсту каталог разыскиваемых картин с заложенной клеверовской страницей.

Когда настало время говорить тост, Толик был уже теплее, чем тель-авивская жара вокруг нас, и поэтому соображал еще меньше обычного:

– Шобы мой подарок с пейзажо́м радовал молодых в вашей спальне, как Берточка (это мама невесты) радует Борю (папа жениха). Ну так я прошу прощения, что Клевер без рамы. Пацаны, когда брали пейзажик, раму оставили на вечную память хозяину, шоб ему было не скучно думать о прошлом. Но вещь от этого совсем не поплохела, шоб вы у меня были живеньки и здоровеньки, как я вас люблю, больше покойной тещи, шоб она там лежала и не думала вставать.

По наступившей паузе Толик понял, что свадьба его не поняла, но не понял почему и решил на всякий случай вывернуться:

– А еще, Анечка, – продолжал тысячник, обращаясь теперь напрямую к невесте, – я хочу дать тебе совет. Стой там и слушай сюда, моя девочка, как же ты на меня похожа… В первую брачную ночь, когда посчитаете конверты и разденетесь, садись на Зяму сверху. Надоест, устала – встала и ушла. Можешь пойти посмотреть на остальные подарки и сравнить их с моим. Сразу поймешь, кто тебе друг, а кто пришел поесть на халяву.