1941 год глазами немцев. Березовые кресты вместо железных - Роберт Кершоу

Именно эта, явно субъективная точка зрения и возобладала при планировании и оценке сил Советов, как вероятного противника. На 22 июня 1941 года, согласно данным люфтваффе, советские ВВС насчитывали лишь 1300 боеготовых бомбардировщиков и 1500 истребителей на территории европейской части СССР (из общего числа в 5800 машин). Более того, согласно данным радиоперехвата число самолетов, сосредоточенных в западной части России, выросло до 13 000-15 000 единиц. Генерал Ешоннек, начальник штаба люфтваффе, ранее докладывал Гальдеру о том, что «люфтваффе ожидает массированных авианалетов на наши передовые части, однако считает, что их удастся отразить благодаря нашему превосходству в технике и боевом опыте». Все основывалось на непоколебимой вере в эффективность внезапного удара, к которому советские ВВС были явно не готовы и, как следствие, крайне уязвимы, и посему обречены быть уничтоженными на земле. «Наземные структуры русских… неповоротливы и трудновосстановимы», — убеждал Ешоннек.

Миссия Кессельринга была предельно ясна:

«Приказы, которые я получал от главнокомандующего люфтваффе, в основном сводились к тому, чтобы добиться превосходства у а по возможности и господства в воздухе и оказать поддержку сухопутным войскам, в особенности танковым группам, в их боевых действиях против русских. Постановка каких-либо других задач в дополнение к упомянутым привела бы к весьма непродуктивному распылению сил, так что их следовало отложить на потом».

Вопреки первоначальному плану, детали которого были согласованы с командованием люфтваффе, время «Ч», то есть время начала операции, было смещено на 3 часа 15 минут 22 июня. Решение это далось нелегко и вызвало ожесточенные споры представителей генеральных штабов как наземных сил, так и люфтваффе.

«Начало операции было назначено на предрассветное время. Это было сделано у несмотря на возражения люфтваффе, основывавшиеся на вполне конкретном тактическом соображении, которое состояло в том, что в указанное время одномоторные истребители и пикирующие бомбардировщики не смогут удерживать четкий строй. Этот момент представлял для нас серьезную трудность, однако мы сумели ее преодолеть».

Наземным войскам для достижения максимальной внезапности требовалось как раз темное время суток, но уже с первыми лучами солнца им как воздух могла понадобиться поддержка с воздуха. Генерал-фельдмаршал фон Бок, командующий группой армий «Центр», заявил: «Враг тут же спохватится, услышав рев моторов пересекающих границу самолетов. И фактор внезапности будет утерян». В конце концов командование приняло компромиссное решение нанести первый удар специально подготовленными экипажами. Этого, как считалось, будет вполне достаточно, пока в воздух не поднимутся основные силы авиации.

В ночь на 22 июня вдоль границ с СССР было сосредоточено 60 % боевой мощи люфтваффе: 1400 из 1945 единиц оперативной авиации, 1280 из которых считались боеготовыми. Упомянутые силы распределялись по четырем воздушным флотам. 1-й воздушный флот осуществлял поддержку группы армий «Север», половина 2-го воздушного флота наносила удар совместно с группой армий «Центр»[17], 4-й действовал на оперативном участке группы армий «Юг», а 5-й воздушный флот должен был действовать на севере с норвежских аэродромов. Считается, что люфтваффе сосредоточило для участия в операции «Барбаросса» 650 истребителей, 831 бомбардировщик, 324 пикирующих бомбардировщика, 140 разведывательных и 200 транспортных самолетов. На южном стратегическом направлении действовали ВВС Румынии (230 самолетов), Венгрии, Словакии, 299 финских самолетов должны были принять участие в боевых действиях несколько позже[18].

Однако эти силы не шли ни в какое сравнение с силами русских. Немцы недооценивали численность советских ВВС как минимум наполовину. И вообще, на европейской части дислоцировались лишь 30 % всех самолетов, имевшихся в распоряжении русских[19]. Истребителей было вдвое больше, чем предполагали немцы, а бомбардировщиков — на две трети. И все же командование и личный состав люфтваффе были убеждены в своей победе, на их стороне были мастерство плюс фактор внезапности.

Арнольд Дёринг поднялся в воздух в составе 53-й бомбардировочной эскадры. Пилотам, несмотря на все сложности, удалось выстроить машины в боевом порядке. Они взяли курс на аэродром Седльце, где к ним должны были присоединиться истребители сопровождения. «Только вот наших защитников что-то не было видно», — расстроившись, заметил Дёринг. Пилоты жадно вглядывались в небо, и в конце концов им ничего не оставалось, как сменить курс и продолжить выполнение поставленной задачи без прикрытия. «Слегка отклонившись от курса, мы направились к целям», — вспоминает Дёринг.

21 июня в Берлине стояла удушающая жара. Йозеф Геббельс, имперский министр пропаганды, переполненный предчувствиями великого дня, не мог сосредоточиться на повседневной рутине. И все же не проговорился.

«Обстановка в России все драматичнее с каждым часом, — записал он в свой дневник. — Протесты русских по поводу нарушений воздушного пространства СССР просто игнорируем». Молотов добивался разрешения выехать в Берлин, но его засыпали ложными обещаниями. «Наивно полагать иное, — утверждает Геббельс. — Ему надо было думать об этом полгода назад. В рядах наших противников единства нет».

В полдень министр пропаганды принял делегацию Италии. Встреча происходила у него в доме в Шваненвердере. Вниманию гостей был предложен недавно вышедший на экраны американский фильм — «Унесенные ветром». Он произвел на присутствующих впечатление. Однако, несмотря на перегруженность, по его собственному признанию, Геббельс никак не мог отделаться от донимавшего его волнения. Его ближайшие подчиненные в Министерстве пропаганды тоже знали о предстоящей операции, и он решил пригласить их к себе, чтобы «в случае чего, они были под рукой».

Поздно вечером раздался телефонный звонок из имперской канцелярии. Фюрер срочно пожелал встретиться со своим главным пропагандистом. Судя по ярко освещенным окнам армейских штабов, там шли лихорадочные приготовления к вторжению в Россию. Кодовое слово «Дортмунд», доведенное до сведения ответственных лиц, означало, что время «Ч» наступит в 3 часа 30 минут. На случай непредвиденных задержек предусматривалось другое кодовое слово — «Альтона». Но никто всерьез не верил, что придется его использовать.

Гитлер проинформировал Геббельса о завершении последних приготовлений. Советский посол в Берлине заявил очередной протест по поводу нарушений воздушного пространства СССР германскими самолетами для проведения аэрофотосъемки советской территории, но в очередной раз ему был дан уклончивый ответ. Посовещавшись, решили назначить время трансляции по радио официального сообщения о начале войны с СССР — 5 часов 30 минут утра 22 июня 1941 года. Иностранных корреспондентов пригласили на 4 часа утра. «К тому времени, — продолжает записи Геббельс, — противник уже сообразит, что к чему, да и нация будет готова узнать правду». А пока и берлинцы, и москвичи мирно спали у себя дома в блаженном неведении о грядущих катастрофических событиях.