Ребенок - Евгения Кайдалова

Я стояла у подножия Чегета не шевелясь, словно меня пригвоздили к одной точке в пространстве, и тупо глядела на снежные бугры. Я была грешником, оставленным у райских врат, и меня ждало долгое чистилище спусков плугом с учебной горки. Я не держала зла на тренера, я его даже понимала: нет на горе ничего страшнее, чем падение духом; когда человеком овладевает испуг, тот уже не владеет собой и своими движениями. Но минут пятнадцать я все же простояла, запрокинув голову и останавливая слезы в глазах. Почувствовав, что они отступили, я снова полезла «лесенкой» на склон горы в попытке преодолеть себя, но тут началось такое, к чему я вообще не была готова: при каждом повороте у меня отстегивалась лыжа. После пятого падения я позорно взяла ее в руки и оставшиеся метры проехала на пятой точке, понимая, что качусь под гору в прямом и переносном смысле слова.

Встав на ноги, я попыталась вытереть сразу замокревшие глаза, но попала перчаткой по очкам; протереть же темное стекло не было никакой возможности – вся моя одежда была в снегу, а носового платка не имелось. Снять очки было бы пыткой – пронзительное высокогорное солнце позволяло смотреть лишь с мучительным прищуром.

Сквозь мокрые стекла я все же постаралась оглядеться вокруг. Метрах в ста стоял небольшой частный отельчик, где наверняка должны были иметься и прокат снаряжения, и необходимая мне сейчас мастерская. Волевым решением я сгребла в кучу все оставшиеся у меня силы, призвала на помощь светлый образ Алексея Маресьева, вспомнила о стойкости героев-молодогвардейцев и тронулась вперед с лыжами под мышкой.

Казалось бы, что такое пройти сто метров? Человек, никогда в жизни не надевавший горнолыжные ботинки, даже не поймет, в чем была проблема. Но любой горнолыжник мне сочувственно кивнет. При спуске с горы эти пластмассовые колодки даже не чувствуешь, настолько они становятся частью твоей ноги (ведь не чувствует же человек свои собственные кости!), но едва ты отстегиваешь лыжи, ботинки моментально превращаются в подобие гипса, делая шаг неимоверно тяжелым и уродливым. Я мучительно топала, подергиваясь и кренясь вперед (так обычно ходят роботы в ранних фантастических фильмах), а поверхность, по которой я шла, казалась настолько выпуклой и покатой, словно именно в этом месте и закруглялся земной шар.

Дойдя до лесенки, ведущей вниз в мастерскую, я благополучно с нее грохнулась: ступени были крутыми и оледеневшими (и то слава Богу, что их оказалось немного!). На шум из мастерской выскочил хозяин, стукнув меня резко открывшейся дверью. Он буквально втащил меня в помещение, извиняясь и приговаривая с характернейшим кавказским акцентом: «Э, девушка, что ж ты такой неловкий!»

– Я не неловкая! Это они!

Я, всхлипывая, пихнула лыжи носком ботинка. Наверное, со стороны я казалась ребенком, который ревет и колотит ногами шкаф, о который он ударился на бегу; но от отчаяния мне было все равно, что я в данный момент собой представляю.

Мастер невозмутимо взял обидевшие меня лыжи и, насвистывая, начал что-то подкручивать в креплениях. Не прерывая работы, он полез рукой под стойку и поставил передо мной стакан горячего чаю и пакет с курабье.

– Кушай, пей! Худой совсем. Пятьдесят килограммов весишь?

– Да.

– А почему на креплениях вес не тот установлен? Инструктор куда смотрит? Э…

Он отказался взять деньги и помог мне подняться по лестнице, держа меня под руки. Я выбралась на поверхность земли отогревшаяся, обретшая второе дыхание и полная таких светлых чувств, что на обратном пути к горе даже не заметила, что несу на ногах пластмассовый гипс.

Вопрос о том, подниматься ли теперь на вершину, для меня даже не стоял: мысленно я эту вершину уже покорила, а запрет тренера придавал подъему еще и хулиганское очарование. Но все же, садясь на подъемник, я ощутила дрожь. В голове торопливо пульсировало: «Господи, куда же я?!» Оторвавшись от своей группы, я чувствовала себя страшно одиноко, а когда кресло подъемника оторвалось от земли и толпящиеся рядом люди исчезли, я поняла, что я одна во Вселенной (правда, рядом сидел человек, но совершенно незнакомый). С первых же минут подъема я затряслась еще и от холода – ветер стал пронизывающим.

Но красота вокруг была неописуемой. За два зимних месяца в Москве я вдоволь насмотрелась на заснеженные деревья и на восхитительный контраст белой земли и голубых горизонтов. Но я и представить себе не могла, что зимние краски могут быть такими пронзительными, что желтовато-коричневые стволы сосен могут буквально сиять, точно камень тигровый глаз, в то время как игольчатые лапы сияют малахитом. Небо, чуть припорошенное перистыми облаками, напомнило мне лазурит в любимой маминой брошке, и вообще, весь пейзаж со склоном горы казался выложенным из самоцветных камней.

Кресло шло довольно низко над землей – метра три-четыре (я даже боялась, не заденем ли мы верхушку очередной сосны). Но вдруг канатная дорога перевалила через отрог горы, и я увидела под собой пропасть. Одновременно и ветер стал смертельно-ледяным, так что я в считанные секунды застыла от страха. Я действительно была насквозь проморожена и холодом, и ужасом; я немедленно подумала о том, что сейчас у меня свалится лыжа (хотя ноги стояли на специальной приступочке), свалится и полетит на недосягаемую белизну в сотнях метров подо мной, где едва различимы смехотворно-крошечные закорючки карликовых берез.

– Не смотрите вниз, – с улыбкой посоветовал мой сосед. – В первый раз поднимаетесь?

Он умело отвлек меня разговором, а когда беседа иссякла, пришло время пересаживаться на вторую очередь подъемника. Здесь мой страх наконец прошел: поверхность горы снова была всего метрах в пяти внизу. Я подрагивала от ветра и разглядывала казавшуюся почти отвесной вершину Чегета; по ней тоже вычерчивали зигзаги яркие силуэты. Есть же камикадзе, которые добираются и дотуда!

Сойдя с подъемника и отъехав в сторону, чтобы не мешать остальным, я огляделась в некоторой растерянности. Почти сразу же я почувствовала, что кто-то пристально смотрит мне в спину. Оборачиваясь, я наверняка знала, что этим кем-то будет мой тренер.

К слову о тренере. Он никоим образом не соответствовал тому типу мускулистых красавчиков, что играют горнолыжников в Голливуде: невысокий, жилистый, лицо заострено везде, где только позволяет анатомия, – на носу, на подбородке, на скулах. Но при взгляде на этого человека у вас не возникало даже вопросов о том, можно ли доверить ему свою жизнь: кому же еще довериться, как не ему?

– Та-ак… – начал тренер.

– Андрей Викторович! – сказала я настолько решительно, словно вместо меня говорил кто-то другой. – Я починила крепления – они не были отрегулированы под мой вес. Я спущусь совершенно спокойно, вот смотрите…

Я впервые воочию убедилась в том, что смелость города берет. Оседлав бугельный подъемник, тренер хмуро поехал за мной на вершину. Мы встали рядом, он – чуть ниже; затем тренер съехал метров на десять вниз, а я тут же спустилась за ним лихими зигзагами. Я без малейшей боязни разворачивала корпус вниз – к горе – и совершала ловкий виток вокруг палки. Высота словно перестала существовать: вот она, земля, под моими ногами, она лишь слегка наклонилась вниз.