В оковах страсти - Дагмар Тродлер

Перед едой мой духовник читал нам мессу — по пятницам и святым праздникам в часовне, а то и в большом зале, где он благословлял еду и после этого присоединялся к нам. За этими столами обсуждали, каких животных убили, как долго дубить кожу и какую конюшню необходимо отремонтировать, здесь же отец заставлял писать приглашения и посольства, здесь он зачитывал судебные решения и объявлял наказания лентяям, мошенникам, неплательщикам податей, здесь он принимал гонцов из Кельна, Аахена и от кайзера.

Но сегодня утром все было по-другому. Бегом, едва рассвело, я промчалась по хозяйственным постройкам, дала на кухне последние указания по поводу званого обеда и в зале распорядилась, как расположить столы, чтобы после этого последней проскользнуть в часовню, где патер Арнольд служил мессу по святой Барбаре. На молебне я была рассеянна, так как во время хорала думала лишь о том, как быстрее переодеться в охотничий костюм, чтобы прийти не слишком поздно… Я сжала кулак. Как же он скомпрометировал меня перед людьми!

Перед дверью уже фыркали первые лошади. Охотники наконец-то вернулись. Мои ноги буквально одеревенели на холодной лестнице, и так, не сгибая коленок, я отправилась приветствовать их.

Узкий внутренний двор замка был полон людьми, лошадьми, собаками и поклажей. Оруженосцы бегали с охотничьим оружием и плащами между фыркающими конями, батраки то и дело появлялись с огромными охапками сена в руках к конюшне у ворот замка, где возле железных кормушек друг подле друга были привязаны лошади, которым приносили корм. Три мальчика-конюха пришли из крохотной квартиры, расположенной над конюшней, и прилежно помогали наполнять кормушки сеном и наливать в лотки воду испытывающим жажду животным. В башенке часовни раздавался звон колокольчика — особая гордость моего духовника: то был призыв к вечернему богослужению, которое патер сегодня должен был проводить один. Для охотников были приготовлены пиво и жаркое.

Над нами уже сверкали на ясном небе первые звезды, солнце едва скрылось за центральной башней замка и забрало с собой все тепло.

Гизберт, десятник охраны замка, подошел ко мне и согнулся в поклоне.

— Приветствую тебя, госпожа! Охота была удачной, это видно по нашим гостям, не так ли? Там, сзади, лежит наша добыча, идите взгляните сами.

Он протянул мне свою руку и провел меня через множество людей к колодцу, где была свалена в кучу добыча. Стоял резкий запах крови, помета и сырого меха. Кровь каплями стекала на снег и светло-красным светом блестела под качающимися фонарями. Запах крови волновал и возбуждал меня. Между тушами возвышались рога крупного оленя, кабан, из шеи которого еще вытекала кровь, висел над самцами косули, один из охотников сбросил с крюка связку фазанов. Остекленевшие глаза вспыхнули в последний раз, перед тем как их закрыло разноцветное оперение.

Острый запах дичи овладел моими мыслями, у меня потекли слюнки. Какое блаженство в декабре вволю набить желудок мясом, жирным соусом, свежеиспеченным хлебом — весной, вновь заложив руки за спину, я буду стоять в кладовой и ломать голову над тем, как мне прокормить людей до нового урожая. Тогда у детей от голода вновь вздуются животы, а их матери с покрасневшими уголками рта и запавшими глазами придут к воротам замка просить милостыню… Но я как можно быстрее отогнала от себя эти мысли. Сегодня стоит насладиться этим изобилием до последней крошки.

Я быстро прикинула, хватит ли на всех двадцати пяти буханок хлеба, которые мы испекли утром, и не следует ли мне захватить из кладовой еще и яйца. С тех пор, как лиса на прошлой неделе устроила в курятнике кровавую бойню, расход яиц для этого праздника был ограничен, и только Эмилия получала по утрам сладкий желток, размешанный в каше. С наступлением весны я не смогу купить ни одной курицы-несушки… Пока мой взгляд блуждал по добыче охотников, я подсчитывала количество гостей, которых мы должны разместить за столами. И тут я увидела нечто, что заставило меня остолбенеть на некоторое время: между тушами животных, под самцом косули находился человек! По крайней мере то, что было связано веревками по рукам и ногам, обладало человеческими формами.

— Ну, госпожа хозяйка, какова наша добыча? — прогремело за моей спиной, и я обернулась. Позади стоял, широко расставив ноги, одетый в тяжелую шубу мой отец, Альберт Аквилла, вольный граф Зассенберга, хозяин этого замка, принимающий в гости общество охотников. Глаза его сверкнули при виде замаранной человеческой фигуры у наших ног, которую он пнул ногой.

— Можешь себе представить, что кто-то осмелился браконьерствовать в наших лесах? — спросил он, поглаживая бороду. — Браконьер в моих лесах! Он даже попытался убить господина Вальдемара, когда мы застигли его на месте преступления! Ну, уж мы на него и поохотились, гоняясь на лошадях по лесопосадкам и болотам. Чуть не загнали его насмерть, как паршивого кролика…

Он плюнул на несчастного и, тяжело ступая, пошел прочь.

Я взглянула на нагого браконьера, лежащего предо мною на окровавленном снегу. Слюна отца попала на его обледеневшие волосы и скатилась на расцарапанную в кровь щеку. Да и был ли он жив? Кем бы человек ни был, он поплатится за свои действия жизнью. Как дочь вершителя правосудия графства Зассенберг, я знала, что пойманный на месте преступления браконьер не имеет права рассчитывать на милость, независимо от того, толкнул ли его на преступление его собственный голод или голод всей его семьи. Наказание было суровым — от денежного штрафа до отсечения рук. Не далее как год тому назад, прошлой зимой, отец привел это наказание в исполнение, лишив рук своего крепостного на рыночной площади, согнав туда народ из близлежащей деревни. Кара имела показательно-воспитательное значение. И каждый в крепости знал, что господин казнит своих пленных не сразу, а как бы нарочно отодвигая страшный час. В подвале крепостной башни имелась комната со множеством приспособлений из железа, кузнечным горном и батраком, умевшим с помощью щипцов и кандалов добиться правды от самого закоренелого преступника. Некоторые утверждали даже, что и сам граф буквально упивался мучениями своих жертв. А для меня он был всего лишь жестоким судьей, пытавшимся с помощью телесных наказаний воспитать своих подданных. И здесь, в одиночестве северо-западной части рейнских сланцевых гор, любому могли прийти в голову мрачные мысли — судебный исполнитель учил их всех смерти. Вот и этот браконьер, сильный, крупного телосложения, еще познакомится с моим отцом…

Когда я хотела склониться над ним, из башни неожиданно вышла Майя и схватила меня за руку.

— Это дело графа, отойди от преступника! — зашипела она и потащила меня по снегу к большому залу, где уже собралось общество, готовое занять места за столами. После большого глотка медового вина, которое протянул мне наш оружейный мастер господин Герхард, я направилась к очагу — следовало следить за котлами и подгонять ленивых служанок.

Во дворе тем временем батраки под громкое улюлюканье сдирали шкуры с убитых животных и потрошили их, перед тем как жарить до хрустящей корочки на спешно сооруженных решетках. Из кухни доносились многообещающие ароматы. Вспотевшие служанки взад-вперед сновали с блюдами, наполненными чечевичной и пшеничной похлебками, дабы усмирить самый первый голод гостей.