Мой год с Сэлинджером - Джоанна Рэйкофф

моих планах. Вместо этого мать повела меня по магазинам: в «Лорд энд Тэйлор» мы выбрали костюм из шерстяного габардина с бархатной отделкой — юбка-карандаш, приталенный жилет, как у Кэтрин Хепберн в «Ребре Адама», — и остроносые замшевые туфли на шпильке. Пока портной подкалывал мне рукава, чтобы подогнать костюм по фигуре, я поняла, что мать надеется, будто приличный костюм обеспечит мне приличное трудоустройство.

За неделю до Рождества подруга Селеста привела меня на вечеринку, где ее старая знакомая, не вдаваясь в особые подробности, рассказала, что устроилась на работу в научно-фантастическую редакцию крупного издательского концерна. «Как ты туда попала?» — спросила я. На самом деле мне не хотелось ничего знать о процессе найма, просто показалось странным, что человек с дипломом по английской филологии, интересующийся серьезной литературой, согласился на такую работу. Вместо ответа подруга Селесты дала мне карточку.

— Это агентство по трудоустройству, — сказала она. — Через него редакторы ищут ассистентов. Надо будет — позвони.

Наутро я нехотя позвонила. Я не планировала работать в издательском бизнесе — по правде говоря, я пока ничего не планировала, — но мне нравилось верить в то, что судьба приведет меня, куда нужно, — заблуждение, которое в самом скором времени принесло мне неприятности и довлело надо мной много лет, пока я наконец от него не избавилась. Я сочла знаком свыше, что на той вечеринке оказалась в одном углу с подругой Селесты, потому что мы обе были тихонями и чувствовали себя неуютно среди шума и веселья.

— А вы можете прийти сегодня после обеда? — спросила женщина, взявшая трубку. Выговор у нее был очень благородный — не совсем британский акцент, но близко к тому.

Вскоре я, одетая в новый костюм, вручала наспех составленное резюме элегантной даме в таких же, как у меня, юбке и жакете.

— Вы только что закончили филологический? — нахмурилась она; темные прямые волосы упали на лицо.

— Да.

— Что ж… — Дама вздохнула и отложила мое резюме. — Это плюс для некоторых издателей, а для кого-то — минус. Но мы вам что-нибудь подыщем. — Она откинулась на спинку стула. — Позвоню ближе к Новому году. Накануне Рождества никто не ищет сотрудников.

Но она позвонила раньше: я только-только успела вернуться домой.

— Есть вакансия, — выпалила она. — Не хотите работать в литературном агентстве вместо издательства?

— Запросто, — ответила я, хотя понятия не имела, что такое литературное агентство.

— Прекрасно, это очень хорошее агентство. Старое и уважаемое. Мне кажется, даже самое старое в Нью-Йорке. Ассистентка требуется агенту, который очень давно в этом бизнесе. — Дама ненадолго замолчала. — Некоторые ассистентки признавались, что работать с ней трудно, но были и те, кто ее просто обожал. А вы, кажется, хорошо ей подходите. Она хочет нанять помощницу до Рождества.

Потом я узнала, что литературная агентесса, о которой идет речь, подбирала себе помощницу уже несколько месяцев. Но в тот холодный декабрьский день я об этом не подозревала, поэтому, зажав телефонную трубку ухом, повесила свой приличный костюм в душ, чтобы пар разгладил складочки.

На следующий день, застегнутая на все пуговицы, в приличном костюме, я села на поезд до угла Пятьдесят первой и Лексингтон-авеню, перешла Парк-авеню и оказалась на Мэдисон-авеню, где меня ждала вышеупомянутая агентесса.

— Итак, — сказала она и зажгла длинную коричневую сигарету — жест, напомнивший мне одновременно дона Корлеоне и Лорен Бэколл. Пальцы у агентессы были длинные, тонкие, белые, с невидимыми костяшками и ногтями идеальной овальной формы. — Печатать умеете?

— Умею, — подтвердила я и робко кивнула.

Я рассчитывала на более сложные вопросы, беседу на абстрактные темы, вроде моей профессиональной этики и привычек, или продуманные возражения центральным постулатам моей магистерской диссертации.

— На машинке? — уточнила агентесса, выпятив губы и выпуская клубочки легкого белого дыма. На губах ее играла едва заметная улыбка. — Это совсем не то, что на… на… — ее лицо скривилось от отвращения, — компьютере.

Я нервно кивнула:

— Вы правы.

Через час, когда стемнело и город опустел в преддверии праздника, я лежала на диване и перечитывала «Доводы рассудка»[3], надеясь, что мне никогда больше не придется надевать этот костюм и тем более колготки, без которых его нельзя было носить.

И тут зазвонил телефон. Меня взяли на работу.

Так и вышло, что в первый понедельник после Нового года я проснулась в семь утра, приняла душ, стараясь никого не разбудить, и спустилась по ветхой каменной лестнице нашего дома. А выйдя на улицу, обнаружила, что мир остановился: вся улица была в снегу. Я, разумеется, знала, что надвигался буран, а может, и не знала, ведь у меня не было телевизора и радио, а мои знакомые обычно не говорили о погоде. В моих кругах дискутировали по более важным, глобальным вопросам; погоду обсуждали наши бабушки и скучные соседи из пригорода. Будь у меня радиоприемник, я бы знала, что весь город перекрыли, Департамент образования впервые за почти двадцать лет отменил уроки в школах из-за снегопада, а по всему побережью много людей погибли или погибали в этот самый момент, запертые в машинах, необогреваемых домах, или, поскальзываясь на нерасчищенных улицах, ломали шеи. В агентстве, куда меня взяли на работу, в экстренных ситуациях вроде этой использовали систему оповещения «сверху вниз»: президент компании — моя начальница, хотя я поняла, что она президент, лишь проработав в компании несколько недель, так как в агентстве любую информацию приходилось считывать не явно, вслух никто ничего не говорил, — итак, моя начальница звонила следующему по званию, и известие передавалось далее вниз по иерархической лестнице от вышестоящего к нижестоящему, пока и секретарша Пэм, и все ассистенты агентов, и наш чудаковатый депрессивный курьер Иззи не узнавали, что приходить на работу не нужно. Поскольку снегопад случился в мой первый рабочий день, я еще не успела вникнуть в эту систему.

В городе объявили чрезвычайное положение, но поезда пришли вовремя — поезд L с Лоример-стрит и экспресс номер пять с Юнион-сквер. В восемь тридцать я прибыла на Центральный вокзал, где все киоски, торговавшие кофе, выпечкой и газетами, оказались зловеще закрыты. Я направилась на север и вошла в зал ожидания с его роскошным звездным пологом над головой; стук моих каблуков по мраморному полу разносился по залу звонким эхом. Я дошла до середины — до центральной стойки информации, где мы с друзьями часто назначали встречи в старших классах, — и только тогда поняла, почему от моих каблуков столько шума: я одна или почти одна стояла в зале, где обычно слышен стук сотен и тысяч каблуков. Я замерла в центре зала и