Книга о Граде женском - Кристина Пизанская

et seulete vueil estre. Далее стихотворение делится на три строфы в семь строк и одну заключительную в четыре строки. Все строки начинаются с этого трагически навязчивого «Одна я», каждая строфа заканчивается фразой «Одна теперь я, друга лишена», Seulete sui sans ami demouree. Ясно, что здесь говорит и не считающаяся со смертью привязанность к мужу, и тяжелая семейная ситуация. Вдова с тремя детьми на руках должна была либо снова выйти замуж, либо, препоручив детей родным, принять какую-то форму религиозной жизни. Не сделавшая ни того, ни другого рисковала репутацией. Именно поэтому, думаю, последний куплет начинается — единственный раз — со вполне приземленного воззвания к сильным мира сего, мужчинам: «Объяла нынче скорбь меня, князья», Princes, or est ma douleur comenciee[9].

25-летней Кристине, решившей, как мы видели, остаться самостоятельной, пришлось отвечать за себя, детей, племянницу и мать. Посреди бури она встала у кормила судна, лишенного капитана. Так она выразилась в 1405 году в своем «Видении»[10]. «Книга о превратностях судьбы», Livre de la Mutation de Fortune (1403), тоже пестрит подробностями о напастях и их преодолении. Тем не менее, Кристина со сложной ситуацией справилась, видимо, сохранив прежний образ жизни и относительный достаток. Другое дело, что она первая в истории Запада смогла добиться этого собственным литературным трудом, да еще и будучи иностранкой. Само по себе женское писательство не было чем-то из ряда вон выходящим — Средневековье знало два десятка писательниц и поэтесс. Но Кристина превосходит всех, даже св. Хильдегарду Бингенскую (1098–1179), по масштабу, жанровому и стилистическому разнообразию творчества. И все это — за максимум двадцать лет активной работы. Она организовала все процессы, связанные с переписыванием, украшением и распространением своих книг, получала соответствующие дивиденды и нарабатывала социальные связи[11]. Кроме того, уже самостоятельно управляя тем самым судном, она продолжила углублять знания во всех областях, о чем опять же, не стеснялась при каждом удобном случае рассказывать в своих сочинениях.

Обретя доход в сотню или полторы парижских ливров годовых, она сохранила и популярность, и влияние в кругах ценителей словесности принявшей ее страны: не забывая об итальянском происхождении, думала и писала она по-французски. Франция, в особенности аристократическая, обладала к 1400 году трехвековой традицией куртуазной культуры, основанной на бытовании поэзии и прозы при дворах, как в устной форме, так и в письменной. С середины XIII века светская словесность постепенно обрела и свое художественное оформление на пергамене: миниатюристы принялись иллюстрировать романы, трактаты и поэзию. Так словесность стала собственно литературой, включавшей в себя как текст, так и его материальное воплощение[12]. Обладание иллюстрированными рукописями стало делом феодальной чести и феодальной же спеси, а те породили соответствующий рынок труда, новые формы сотрудничества сочинителей, переписчиков и художников. Книга в Средние века всегда была сокровищем, она оставалась таковым и во время Столетней войны. Книги подносились, дарились, исполнялись устно при дворе, читались молча, в домашней обстановке, их хвалили и ругали, рекомендовали друзьям. Они могли сослужить добрую или дурную славу как авторам, так и обладателям. Все это, за пару поколений до первопечатного станка, можно назвать основными механизмами литературы, ее пространством, ее процессом.

На миниатюре в рукописи 1410–1414 гг. из Британской библиотеки, Кристина, стоя на коленях, вручает свои сочинения в роскошном переплете королеве Изабелле Баварской, жене Карла VI (1380–1422)[13]. Посвящение сопровождается стихами. Дело происходит в королевской опочивальне, в присутствии шести дам, рядом с государыней на софе примостилась собачка, вторая, покрупнее, сторожит гигантское ложе. Можно предполагать, что, при всей условности языка книжной миниатюры, здесь отразилась какая-то церемониальная ситуация, во время которой Кристина и впрямь церемонно вручила книгу царственной читательнице и исполнила стихи, скорее всего, под музыку. Милая мирная сценка посреди бесконечной войны, ставшей, как мы теперь знаем, столетней[14]. Мирная сценка, скрывающая скандалы вокруг поведения и самой королевы, и ее женской свиты. Между тем, она красноречиво показывает, что мужчинам здесь не место и что благородные дамы могут самостоятельно обсуждать разные литературные тонкости.

Не будем забывать, что за рамкой этой сцены скрывается еще кое-что: безумие короля. Оно проявилось с первых лет правления Карла VI и обусловило невиданное до тех пор влияние королевы, правившей в начале XV века от имени четырех дофинов, один за другим уходивших в лучший мир. Понятно, что в таких политических обстоятельствах, вера в силу так называемого сильного пола могла ослабеть не только у Кристины. Королева воплотила в себе надежду на власть с человеческим лицом, поэтому Кристина называет ее «посредницей в деле мира», moyenneresse en traictié de paix[15]. Но и этим дело не ограничилось: наделив королеву властными полномочиями, автор и других женщин пригласила разделить с той соответствующие тяготы. «Книга о трех добродетелях», Livre des Trois Vertus, связанная с «Градом женским» единым замыслом, показывала, как женщины, каждая согласно своему состоянию, могли стать такими же участницами политической жизни.

О чем могли говорить участницы куртуазной сценки из лондонской рукописи? Например, о недопустимости женоненавистнических мотивов в широко известном «Романе о Розе», который всем положено было знать, о войне, с ее неженским лицом, о мире, о том, какими должны быть рыцари, о том, как управлять государством. Обо всех этих сюжетах Кристина в те годы написала специальные сочинения, в каждом утверждая свое право на авторство и на авторитет. Вот как заканчивается, например, ее главный проект социально-политической реформы, «Книга о политическом теле»: «С Божьей помощью я достигла поставленной цели, дописала книгу о правлении государей. Смиренно прошу их, в особенности короля Франции, затем сеньоров и благородных людей проявить милость к старательному писательскому труду их смиренного создания, Кристины, как в этой книге, так и в других, которые уже написаны или будут написаны. В награду мне прошу их, живых, и благородных их наследников, королей и других французских сеньоров, памятуя о моих сочинениях, вспомнить и мое имя; когда душа покинет мое тело, пусть молитвы и благочестивые речи, из их собственных уст или по их просьбам, заслужат мне у Бога прощение и отпущение грехов. А еще прошу французских рыцарей и знать, и вообще всех, независимо от сословия, кто получит удовольствие от чтения или слушания моих вещиц, вспомнить меня и в благодарность прочитать „Отче наш“. Хочу, чтобы так поступали все, чтобы Бог в святом Своем милосердии, три сословия целиком наилучшим образом сохранил и взрастил, ведя к совершенству души и тела. Аминь»[16].

Как можно видеть, христианство в Кристине неотделимо