Пристрастие к смерти - Филлис Дороти Джеймс

— Даррен, на улице так холодно, — сказала она, — не следовало ли тебе надеть зимнюю куртку?

Он ссутулил узкие плечики и покачал головой. Ее удивляло, как легко он бывал одет и как невосприимчив к холоду. Порой ей казалось, что ему даже нравилось жить в постоянном ознобе. Может быть, он считал немужественным кутаться в промозглое осеннее утро? А ведь ему так шла его зимняя куртка. Мисс Уортон даже испытала облегчение, когда он впервые появился в ней: куртка была ярко-синей в красную полосу, дорогой и явно новой — обнадеживающий знак, свидетельствовавший о том, что мать, которую мисс Уортон никогда не видела и о которой мальчик никогда не говорил, заботится о нем.

Итак, среда была днем дежурства — в этот день мисс Уортон меняла в церкви цветы. Вот и сейчас она несла с собой маленький букет красных роз в оберточной бумаге и еще один — из мелких белых хризантем. Стебли были мокрыми, влага пропитала ее шерстяные перчатки. Цветки оставались пока в бутонах, но один уже начал распускаться и невольно вызвал воспоминание о лете. Одновременно с этим воспоминанием вернулась и старая тревога. Даррен часто приходил на их церковные встречи с подарком — букетом цветов. По его словам, они были от его дяди Фрэнка, державшего киоск в Брикстоне. Но было ли это правдой? А в прошлую пятницу он принес ей к ужину копченую семгу, объяснив, что ее дал ему дядя Джо, у которого кафе на Килбурн-уэй. Но ломтики, такие влажные, такие нежные, были переложены вощеной бумагой, а белый лоток, на котором они лежали, очень уж напоминал те, на которые она безнадежно взирала в магазине «Маркс и Спенсер», — разве что этикетка была оторвана. Усевшись напротив, Даррен наблюдал, как она ела, но когда она попыталась угостить и его, скроил гримасу отвращения, продолжая, однако, смотреть на нее с сосредоточенным, почти сердитым, удовлетворением; так, подумалось ей, мать могла бы смотреть на выздоравливающего ребенка, поглощавшего свой первый после болезни кусок. Тем не менее она съела рыбу и, продолжая нёбом ощущать ее изысканный вкус, сочла, что было бы вопиющей неблагодарностью учинить ему допрос в такой момент. Конечно, она заметила, что мальчик делал ей подношения все чаще. Если принесет еще что-нибудь, придется с ним поговорить, решила мисс Уортон.

Внезапно Даррен издал громкий клич, бешено помчался вперед и, подпрыгнув, обеими руками ухватился за нависающий над дорогой сук, дрыгая тонкими ногами. Белые кроссовки на толстой подошве казались несообразно тяжелыми для таких костлявых ног. Парнишке были свойственны подобные приступы внезапной активности: он мог убежать вдруг вперед, спрятаться в кустах и выскочить на нее оттуда; одним махом перепрыгивал через широкие лужи; обшаривал траву в поисках пустых бутылок и жестяных банок и с отчаянной силой швырял их в воду. Мисс Уортон притворялась испуганной, когда он выпрыгивал на нее из засады, кричала, чтобы был осторожнее, когда он взбирался на дерево и, раскачиваясь на простертой над каналом ветке, касался воды ногами. Но на самом деле ей нравилось, когда он был веселым, потому что порой он впадал не то чтобы в уныние, а, скорее, в какую-то летаргию. Вот и сейчас, наблюдая за тем, как он по-обезьяньи гримасничает, вцепившись руками в сук и неистово раскачиваясь на нем, глядя на обнажившуюся в зазоре между курткой и джинсами мерцающую клетку нежных детских ребер, она ощутила прилив любви, болезненный, как укол в сердце. И вместе с этой болью снова вернулась тревога. Когда он спрыгнул на землю, она спросила:

— Даррен, ты уверен, что твоя мама не возражает против того, чтобы ты помогал мне в церкви Святого Матфея?

— Не, все в порядке. Я ж говорил.

— Ты так часто приходишь ко мне. Мне-то это очень приятно, но ты точно знаешь, что мама ничего не имеет против?

— Слушайте, не парьтесь, я ж вам сказал: все в порядке.

— Но разве не было бы лучше, если бы я съездила к ней — просто познакомиться, чтобы она знала, с кем ты проводишь время?

— Она знает. А потом ее все равно нету. Поехала навестить моего дядю Рона в Ромфорд.

Так, еще один дядя. Всех и не упомнить. И новый повод для волнений.

— А кто же за тобой присматривает, Даррен? Кто остался с тобой дома?

— Никто. Я буду ночевать у соседей, пока она не вернется. Да все в порядке.

— А как же сегодняшняя школа?

— Так я ж вам говорил: мне туда не надо. У нас каникулы, ага, каникулы! Я ж говорил!

Его голос начинал звенеть, становясь почти истерическим. Поскольку она молчала, он спрыгнул на землю, подошел к ней и сказал уже спокойнее:

— В Ноттинг-Хилле, ну, в том новом супермаркете, «Андрекс»[4]— по сорок девять монет за двойной рулон. Хотите, приволоку вам пару рулончиков?

Должно быть, он проводит немало времени в супермаркетах, делая покупки по поручению матери, подумала мисс Уортон; возможно, заходит туда по дороге домой из школы. Очень уж ловко он умеет находить, где можно купить повыгоднее, знает и сообщает ей о специальных предложениях, о более дешевых партиях товаров.

— Я постараюсь сама туда съездить, Даррен. Это действительно очень хорошая цена.

— Ага, вот и я говорю, что хорошая. Первый раз вижу, чтоб они стоили меньше пятидесяти.

На протяжении почти всего пути конечная цель оставалась в поле их зрения: парящий в небе позеленевший медный купол колокольни удивительной для здешних мест романской базилики, построенной Артуром Бломфилдом в 1870 году на берегу неторопливой городской водной артерии. Сэр Бломфилд поставил ее здесь с такой уверенностью, словно возводил на венецианском Гранд-канале. Впервые посетив церковь Святого Матфея девятью годами раньше, мисс Уортон решила, что сооружение заслуживает восхищения, поскольку это был теперь ее приходский храм, который воплощал то, что она называла преимуществами католичества. Мысли о его архитектуре она напрочь выкинула из головы вместе с ностальгией по нормандским аркам, резным запрестольным перегородкам и привычным староанглийским шпилям. Она решила, что со временем привыкнет и к этому, однако была все же слегка удивлена, увидев, что отец Барнс водит по храму группы посетителей — специалистов, интересующихся викторианской архитектурой, которые восторгаются балдахином, картинами прерафаэлитов, украшающими восемь панелей кафедры, устанавливают треноги, чтобы сфотографировать апсиду, и безо всякого духовного трепета (она-то была уверена, что даже экспертам следует понижать голос в храме) сравнивают церковь Святого Матфея с собором Торчелло, что неподалеку от Венеции, или с базиликой того же Бломфилда в оксфордском Иерихоне.

Храм возник перед ними, как всегда, с драматической внезапностью. Пройдя через турникет в ограждении канала, они свернули на гравийную дорожку, ведущую к южному крыльцу, тому, от двери которого у мисс Уортон был ключ. Дверь открывалась в проход перед малой ризницей, где она обычно вешала пальто. Оттуда имелся вход на кухню — там она мыла вазы и ставила в них свежие цветы. Подходя к крыльцу, мисс Уортон окинула взглядом небольшие цветники вдоль дорожки, которые садовники из местной паствы пытались культивировать на здешней неблагодарной почве не столько с успехом, сколько с оптимизмом.