Эллины (Под небом Эллады. Поход Александра) - Герман Германович Генкель

С.-П.-Б., август 1908 г.

Г. Г.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

БОРЬБА ЗА ПРАВА

I. КИЛОН

Ночь опускала свои тёмные покровы над Аттикой. Был конец месяца Гекатомбеона (июля) 636 года до Р. Хр. По тёмному небу плыли зловещие тучи, заволакивая мириады ярко сверкавших звёзд, свет которых был настолько силён, что заставлял забывать даже об отсутствии луны. Порывистый ветер иногда разгонял плотно сбившиеся облака, и тогда на Акрополе[1] было почти так же светло, как в ранние сумерки. Меркли тогда и огни костров, разложенных в некоторых местах на почти отвесной скале. Но таких моментов было немного. Чаще на небе было так же темно, как и на земле, и костры горели ярким пламенем, особенно перед входом в древний храм богини Паллады. Дувший с моря ветер нагонял клубы едкого дыма как раз ко входу в святилище, на ступенях которого сидело несколько граждан и воинов. Среди них давно царило глубокое молчание; каждый, по-видимому, был погружён в невесёлые думы. Тишина и безмолвие ночи лишь изредка нарушались потрескиванием сухих дров, звонким окриком часовых, расставленных по углам высокой стены Акрополя, и глухим рёвом морских волн, яростно разбивавшихся о прибрежные скалы.

— Как теперь тихо! — прервал, наконец, молчание один из граждан, седобородый старик с орлиным носом и живыми, блестевшими юношеским задором глазами. — Можно подумать, что Мегакл совершенно забыл о нас. Так и хочется спуститься вниз, в город.

— Попробуй, Филогнот, спуститься, тогда и увидишь, как забыл о нас Мегакл. Нет, не забыл он о нас, а просто хочет взять крепость измором. Разве это спроста, что за три последних дня евпатриды[2] не сделали ни единой попытки овладеть Акрополем, тогда как раньше они дня не пропускали без двух-трёх штурмов. Измором, голодом они думают заставить благородного Килона сдаться.

— Ну, это им не удастся: сама девственница Паллада его охраняет. Не взять ненавистным евпатридам Килона, ни за что не взять. Наконец, — промолвил говоривший, высокий, стройный юноша в блестящем шлеме и ярко сверкавших на огне костра поножах, — мы-то на что? Не дадим его, нашего вождя, этого «друга угнетённых», не дадим его в руки врагов.

— С установлениями мойр, о Каллиник, смертному не бороться, — задумчиво заметил Филогнот.

— Что ты хочешь сказать этим? Уж не сдаться ли нам, по-твоему? Да разве же это возможно? Ведь мы целую неделю держимся тут, а у кого в руках Акрополь, тот владеет и Афинами, — запальчиво возразил юный воин.

— Это не совсем так, молодой Друг, — ответил ему первый из собеседников. — Афинами владеет лишь тот, кто владеет сердцами граждан. А кто ими владеет сейчас? Я знаю, ты думаешь — Килон? Как бы не так! На свете случаются странные вещи, и одной из них является именно то, что афиняне борются с тем, кто желает только их свободы. Можно подумать, что этот бедный народ не нуждается ни в ней, в этой свободе, ни в чём ином. А между тем, как далёк он от счастья!

При этих словах голос старика дрогнул, и сам он плотнее закутался в свой обширный плащ-гиматий. Через мгновение, однако, он, видимо, справился с охватившим его волнением. Гордо выпрямившись во весь рост, старик продолжал:

— Где в другом месте Эллады видели такой позор, как здесь? Ненавистные евпатриды забрали всю власть в свои руки: они сидят в ареопаге, они дают нам архонтов[3] из своей среды, суды в их власти, они вершат все дела. Все доходы с купцов и ремесленников и мирных крестьян-хлебопашцев текут в их мошну. Что они сделали с геоморами? Кому принадлежит теперь вся Аттика? На всех полях красуются закладные камни, и в хижине геомора не найти уже не только запаса хлеба и масла на чёрную годину, но в ней нет ничего, кроме плача голодных детей и женщин и стонов измученных, униженных тружеников-кормильцев. Сколько почтенных геоморов, задолжав у знатных из свободных собственников превратились в гектеморов — несчастных арендаторов, на долю которых алчные евпатриды оставляют только одну шестую часть урожая. Хорошо ещё, если богиня Деметра посылает обильную жатву: тогда народ хоть не мрёт, тогда отец семейства, трудясь в десять раз усерднее покупного раба, может быть спокоен за личную свободу детей и жены. Да и в урожайные годы одной шестой частью урожая не так-то легко прокормить семью. Опять приходится лезть в долги и в кабалу. Ведь евпатриды все соки высосали из нас. Недавно над соседом моим, Хризолисом, свершилось ужасное дело. Ещё лет шесть тому назад Хризолис был свободным собственником, обрабатывавшим землю свою; неурожай заставил его обратиться к евпатриду Мегаклу, который скоро отнял у него за долги землю и превратил в гектемора: свою же землю Хризолис стал обрабатывать на Мегакла. Но одной шестой урожая недостаточно для того, чтобы прокормить жену и трёх детей, и бедняк вынужден был вновь задолжаться у того же Мегакла. И вот теперь Мегакл неожиданно потребовал от него не только возврата всей ссуды, но и насчитал за каждый год по двадцати пяти драхм на сто. Он знал, что Хризолису немыслимо уплатить не только долг, но и наросшие драхмы. И он пришёл в его отсутствие с толпой вооружённых рабов и забрал жену и трёх дочерей несчастного. Теперь они его рабыни, они, свободные гражданки свободной Аттики! Сам Хризолис, узнав о том злодействе, бежал, говорят, в Сикион. Другой евпатрид, Алкест, вконец замучил должника своего, Агриаса, которого он велел впрячь вместе с волом в плуг и которого презренный раб-скиф забил насмерть плетью... И таких примеров сотни и тысячи... Должно быть, жестоко разгневали мы небожителей, что они допускают такие