Соль. Судьба первородной - Марина Александрова

— К-к… — попытался было сказать Эрдан, но вовремя понял, что для этого слишком слаб; правда, перед этим его больно ударили палкой по лбу.

— Я тебе что — «Имперская благотворительная организация»? — хрипло осведомился дед, не выпуская из рук посоха. — Откроешь рот, когда разрешу! Если не дошло, ты меня стесняешь. Я не люблю гостей, особенно тех, что остаются погостить. Чем дольше ты болен, тем дольше ты будешь тут и тем несчастнее буду я. Доступно излагаю? — фыркнул дедок, легким движением руки убирая ушиб со лба Эрдана. — Теперь пей, спи и не дергайся лишний раз — мне надо работать над твоими потоками. Твои травмы мешают мне жить, так что сделай милость, выздоравливай и уматывай, — пробурчал дед, подсовывая под нос Эрдану глиняную плошку, сильно воняющую чем-то неподдающимся описанию. Не успел мужчина сделать и несколько глотков, как его веки наполнились свинцовой тяжестью, и он даже не понял, что отключился.

— Так гораздо лучше, — едва слышным шепотом проговорил склонившийся над аланитом целитель. — Эх, всего-то неделя прошла, а я уже ненавижу тебя пуще всех на свете.

Когда Эрдан пришел в себя во второй раз, он не поверил собственным ощущениям. До того изуродованные энергоартерии, казалось, полностью зажили. Он чувствовал себя если не хорошо, то очень сносно в сравнении с прошлым разом. Сейчас его тело будто налилось приятной тяжестью силы. Она наполняла собой его нутро, давая опьяняющее чувство, что он способен на все. Несмело пошевелив руками, он решил, что вполне может встать, и даже попытался это сделать. Но тут случилось нечто невообразимое! Его вновь ударили по голове! А совсем рядом упало что-то и звонко разбилось. И только после того, как это произошло, он понял, что не смог среагировать вовремя! Даже не почувствовал, как дед, а больше было некому, запустил в него маленькую глиняную пиалу.

— Ты что — тупой? — без обиняков поинтересовались у него из глубины пещеры.

— Зачем вы швырнули в меня эту миску? — неожиданно слабо прохрипел Эрдан, втайне ненавидя себя за слабость, с которой не мог справиться.

— Потому, что ты идиот и нормальных слов не понимаешь. Что непонятного я тебе сказал, когда просил не вставать без разрешения? — вкрадчиво поинтересовался старик. — Ты еще слишком слаб, а работы с тобой получилось столько, что легче было бы тебя просто удавить по-тихому. И что я вижу? Зенки распахнул, немного ожил — и к демонам все, о чем просил человек, что тебя спас.

Во время этой отповеди старик подошел к небольшому топчану, на котором и лежал сейчас аланит. Неровно чадящая свеча выхватила образ старика, что замер в ногах Эрдана. Необычайно живые и проницательные аквамариновые глаза смотрели строго. От этого Эрдану стало не по себе! А учитывая, что он в принципе не помнил, когда ему было не по себе в последний раз, ощущение оказалось не из приятных.

— Я хоть и восстановил твои артерии, но воспользоваться силой ты не сможешь месяц, а то и полтора.

— Как?! — пораженно выдохнул мужчина. — Я не могу так долго…

— «Я не могу так долго», — передразнил его дед и тут же жестко сказал: — Болезный, если думаешь, что я буду с тобой возиться полтора месяца, то глубоко ошибаешься. Завтра вещички соберешь, и чтоб духу твоего тут больше не было.

— Но…

— Блоки сможет снять любой недоучка-знахарь за звонкую монету, так что более не задерживаю, — проворчал самый невероятный и противный целитель, что когда-либо встречался Эрдану за всю его жизнь. — И так уже сил нет терпеть вонь твоей болезни и страданий! Всегда одно и то же! Не ценят ни здоровье, ни жизнь, а потом ноют без конца. Почему у них глисты? Почему печень раздулась? А я тебе скажу, — препротивно заворчал дед, — потому, что жрать меньше надо что попало и где попало! А что касаемо тебя, идиота, то нечего мечи к заднице прикручивать, коли пользоваться не умеешь!

— Вы же первородный, — из последних сил призывая себя к спокойствию, заговорил Эрдан. — Откуда такое отношение к живым и нуждающимся в помощи и исцелении?

— О! — воскликнул дед. — Поумничать решил? А ты поживи с мое — я на тебя посмотрю! Полечи дебилов, потеряй всех, кто был тебе братом, а потом скажи, каково быть таким, как я, и сколько любви к живым в тебе еще останется? Или ты думаешь, я от хорошей жизни торчу в этой дыре? — поинтересовался дедок, сверкнув злым взглядом в сторону больного. — Вот вы все где у меня, — зло указав ладонью на шею, сквозь зубы процедил он.

— Но… послушайте, я не последний аланит в империи и занимаю достаточно высокое положение при дворе, потому имею достойное образование и знаю, что первородные целители не могут так относиться к живым людям! Они — само воплощение любви…

После этих его слов пещера буквально взорвалась от каркающего хриплого смеха. Потом дед вдруг резко замолчал и пристально посмотрел в черные глаза мужчины, что лежал перед ним, своими необыкновенными аквамариновыми глазами.

— Скажи-ка мне, не последний муж империи с хорошим образованием, когда исчезли последние первородные целители Двуликого Бога, а?

— Последние первородные исчезли после Десятилетней войны, — заученно пробормотал Эрдан. — Это была великая битва, в которой родилась наша империя!

— Это была Великая резня, в которой вы кромсали, сжигали, травили и Двуликий ведает что еще делали друг с другом. Первородных сгоняли на поля сражений, как скот! Кидали нас в самое пекло, заставляя лечить! Зная, что ни один из нас не пойдет против зова. Не сможет отвернуться от чужой боли. Полагали, что наш дар безграничен, а значит, высасывать его из нас можно бесконечно. Знаешь, сколько из нас выжило после этого?

— В-все, — неуверенно, но все же сказал Эрдан, мысленно прикидывая, сколько же лет этому старику, если война, о которой они говорят, произошла не одно столетие назад.

— И куда же мы делись? — усмехнулся дед. — Раз после нас никто не видел?

— По велению императора Актавия вам была дарована высшая милость Великой Империи Алании, а именно десять тысяч золотых асе, земельный надел в плодородных землях провинции Эсай… — по памяти перечислял Эрдан то, что некогда сумел запомнить на уроке истории у достопочтимого господина Соруса. — Свобода воли в выборе службы и места ее прохождения, а также пособие из казны империи. Но гордые первородные отвергли щедрое предложение империи за оказанные услуги, отринули долг перед родиной и предпочли скитания и вольнодумие, — весьма патетично закончил Эрдан, отчего-то чувствуя, что сморозил глупость. И что тому было причиной: презрительный прищур аквамариновых глаз или же сам факт, озвученный, вдруг показался ему каким-то ненастоящим, что ли?

— Ну-ну, — фыркнул дед, отворачиваясь от мужчины и тем самым показывая, что не желает больше с ним говорить.

Целитель оставил своего подопечного одного, вышел через узкий скалистый проход из своего логова, спустился к подножью горы, в которой жил так давно, что уже и не пытался считать время. У самой кромки скалы начиналось песчаное море Элио. Здесь его никто и никогда не стал бы искать. В таком месте не стали бы искать даже жалкие крупицы жизни. Днем Элио раскалялась до невыносимых температур, ночью был такой холод, что мороз, царящий в занесенном снегами Амарио, любому показался бы незначительной прохладой. А он тут жил… и берёг…