Размышляя о Брюсе Кеннеди - Герман Кох

¿Pero no es española, verdad? Этот голос она бы узнала из тысяч других. Несмотря на испанский с сильнейшим американским акцентом, это был голос психически неуравновешенного владельца автомастерской, порешившего свою семью, из «The Moons of July» ,[5]и конечно же вояки-капитана с канонерки из «The Saratoga File» ,[6]а еще голос человека, который под пальмами перл-харборского берега просит руки смертельно раненной Джоди Ламар в «No More Damage» ,[7]и вечно пьяного альпиниста-проводника Джо Роско из «Back to Base» ,[8]спасающего заблудившихся школьников из снегов в Скалистых горах.

С закрытыми глазами она слушала этот голос, наводивший на мысль о хлебном тосте, по которому долго, мучительно долго размазывают масло, этот голос помещается у тебя где-то между лопатками, а оттуда пробирается наверх к затылку, где начинаются первые волоски.

— No, soy holandesa, — ответила она. — I mean… I am Dutch… [9]— И тут же пожалела, что так быстро перешла на английский. Конечно, не только потому что так вот сразу показала, что знает, кто он, но и потому, что, когда говорила по-испански, ей удавалось подать себя более выгодно, более чувственно, а английский вариант превращал ее в заурядную нидерландку с убогим английским, да к тому же с неистребимым акцентом. — From Amsterdam ,[10]— поторопилась добавить она, полагая тем самым несколько смягчить неловкость.

Под глазами она чувствовала закипающий жар, который волной растекался по щекам. Нет, не сейчас! — убеждала она себя, хотя знала, что зачастую от этого бывает только хуже, как, скажем, на похоронах попытка подавить смешок. Она легко краснела и считала это самой большой своей слабостью, хотя, как говорил Бен, в ее сорок пять в этом было «что-то от девчонки». Краем глаза она уловила, как Хуан перекладывает на тарелку три поджаренных яйца. Сейчас кто-то должен что-нибудь сказать, но она не знала кто.

— Right .[11]— Он смотрел на нее поверх солнечных очков и улыбался той самой улыбкой, которую она так много раз видела раньше. Он был ниже ее ростом и смотрел на нее снизу вверх, потому-то, подумала она, в его глазах видно много белка, однако вскоре сообразила, что в его последних фильмах под радужкой тоже виделось много белка. Порой даже казалось, что радужка как бы плавает в глазном белке и временами неведомые силы загоняют их под его тяжелые веки. Нередко такой избыток белка свидетельствовал о злоупотреблении алкоголем, Мириам знала, да и совсем уж белым его не назовешь, но вместе с тем она понимала, что могла бы до конца своих дней смотреть в эти глаза.

Он протянул ей руку.

— Брюс Кеннеди, — сказал он.

I know ,[12]чуть было не сказала она, но вовремя осеклась. Его рука была точь-в-точь такая, как она себе представляла, — грубая, и мягкая, и крепкая. И гораздо более крупная, чем можно было ожидать, учитывая его габариты.

— Мириам, — ответила она, — Мириам Венгер.

На пляже она расстелила в шезлонге полотенце и достала из сумки книгу. Сбросила шлепанцы, сдвинула солнечные очки на лоб. Сквозь полуопущенные ресницы рассмотрела на другом берегу Гвадалквивира малюсенький «лендровер», который тянул за собой длиннющий хвост пыли. Больше никакого движения, ни паруса, ни выплывающей рыбацкой лодочки, только слева, у самого горизонта, далеко от того места, где река вливалась в море, подрагивал в мглистом воздухе нефтеналивной танкер. Трудно сказать, двигался он или стоял, а может, и вообще находился там со вчерашнего дня.

Она включила мобильник. И он сразу же пропищал три раза. Первой была эсэмэска от Лауры. У нас тут дождина — будь здоров. Целую. Л. Мириам нажала «ответить» и написала: У нас нет. Обнимаю. М.

Пробежала глазами текст еще раз: может, добавить что? А знаешь, кто здесь? Покачала головой. Рановато. Нажала кнопку «передать», потом включила голосовую почту.

— …Мириам… — послышался после паузы в добрых пять секунд голос мамы, еще пауза, и снова: — …Мириам…

Ее мама относилась к тому поколению, для кого изобретение мобильной телефонии было делом отдаленного будущего, дожить до которого они не рассчитывали. Чтобы вот так запросто, набрав в Арнеме номер, тут же говорить с дочерью где-то на юго-западном побережье Испании, — это еще кое-как укладывалось в голове, но когда затем совсем неведомая дама незнакомым голосом предлагает ей оставить для дочери сообщение, — нет, это решительно выходило за пределы ее скромного воображения.

Мириам достаточно было услышать в начале сообщения молчание, чтобы сразу определить, кто же это. Случалось, мама ничего не записывала, а Мириам слышала лишь обрывок комментария, обращенного к отцу, мол, «она не отвечает…», или отчаянное «Переключают?», после чего связь обрывалась.

Мириам теперь уже не рассчитывала, что после двукратного повторения имени дочери мама скажет что-то еще, но, к ее изумлению, та продолжила:

— Я тут разговаривала с Беном, знаешь, Мириам… Ну, он рассказал мне, что у вас произошло… — В воцарившейся вновь тишине Мириам послышался неясный звук открывшейся и закрывшейся двери, потом, несомненно, голос отца. Она не разобрала, что он говорил, а вот ответ мамы прозвучал громко и четко: — Газета? На кухне. Где ей еще быть? Ну да, Мириам, на чем я остановилась? В общем, я знаю ваши дела… я страшно перепугалась… Сообщи, как ты там.

Послышался шорох, что-то щелкнуло раз-другой, грохот, — мама, по всей видимости, просто позабыла отключиться, закончив говорить, затем раздался звонкий голос сотрудницы голосового сервиса, объявляющей следующий звонок.

— Это я, — услышала она голос Бена. — Хочу только узнать, как у тебя дела… Сама понимаешь, мы уже три дня ничего о тебе не знаем. В общем, я ничего от тебя не требую, но наши с тобой дети, они ведь не знают, что с тобой и как… Я стараюсь держаться как обычно, Алекс все воспринимает в штыки, а о тебе и вообще не спрашивает. С Сарой иначе, ну, в общем, ей ведь всего шесть… Понимаешь, Мириам, она все время спрашивает, когда ты приедешь, а скажи ей «в воскресенье», для нее это очень-очень далеко, даже если сегодня уже среда… Пойми, не обо мне речь, но не может же быть, чтобы тебя ничто не трогало… Ладно, надеюсь, у тебя все в порядке, отдыхай… Пока, до скорого…