Черный треугольник. Дилогия - Юрий Кларов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А то, – подтвердил Артюхин. – По Тверской как поедешь? Разве что в ускок: булыжники-то вывернуты. Надо бы замест нетрудового населения мужика сюда. Мужик бы враз все замостил. А эти что? И лома в руках не держали…
Собственно, до Кремля было рукой подать, но Артюхин считал, что заместитель председателя Московского совета милиции обязан разъезжать по делам только на автомашине, благо таковую нам выделили еще в декабре.
– Кнопку нажми, – приказал он шоферу.
– Зачем?
– Для авторитетности, елова шишка!
Шофер надавил на клаксон, и Дмитровка огласилась таким хриплым ревом, что часовой в шубе, мирно дремавший у подъезда какого-то учреждения, дико завертел головой и потянулся за винтовкой.
– Вот это по-нашему, – удовлетворенно сказал Артюхин.
На Красной площади было уже довольно людно. Темнела толпа у часовни Иверской божьей матери, группами и поодиночке брели богомольцы в сторону Никольской улицы, к Казанскому собору. Поврежденные артиллерийским обстрелом часы на Спасской башне неизменно показывали тридцать пять минут четвертого. Время для них остановилось…
Установленные на кремлевских стенах прожекторы были уже выключены. Высоко в небе, распластав крылья, сидели на башнях двуглавые орлы. Они прислушивались к перезвону колоколов и неодобрительно косились на бумажные цветы, венки и красно-черные ленты на гигантской могиле тех, кто был здесь похоронен в ноябре прошлого года и чьи неприкаянные души, по слухам, бродили ночами по площади, пугая богобоязненных обывателей…
Автомобильные фары осветили стоящих у могилы старуху с двумя детьми, несколько женщин и красногвардейца с винтовкой. На стене пузырилось красное полотнище с размытой надписью: «Жертвам – предвестникам Мировой Социалистической Революции».
Мы подъехали к Спасским воротам. Рядом с древком красного флага светилась лампада под ликом Иисуса Христа. Артюхин поспешно сдернул с головы шапку и перекрестился. Шофер укоризненно посмотрел на него:
– Бога-то нет, товарищ!
– До этого я и без тебя дошел, – строго сказал Артюхин и перекрестился вторично…
Иван Великий, звонница и Филаретова пристройка уже были оцеплены со стороны Соборной площади солдатами кремлевской охраны. Матерились охотнорядцы. Напирали на охрану, угрожая подвешенными к ремешкам гирями, колами, ломами.
Цепь была редкой, и толпа наверняка смяла бы ее, если б не серый броневичок комендатуры, который скромно пристроился рядом с громадным цоколем Царь-колокола. Хоботки двух пулеметов действовали благотворно. Стоило пулеметам слегка шевельнуться, как людская волна тотчас откатывалась назад, обнажая перед шеренгой солдат широкую полосу утрамбованного снега. Сведениями о том, что в Арсенале Кремля нет ни одной пулеметной ленты, а сами пулеметы броневика испорчены в ноябре юнкерами, охотнорядцы не располагали…
От стоящей возле броневика группы отделились начальник Московской уголовно-розыскной милиции, бывший присяжный поверенный Дубовицкий и толстый человек в сдвинутой на затылок бобровой шапке – профессор изящных искусств Карташов, которого Дубовицкий обычно привлекал в качестве эксперта.
– Доброе утро, господин Косачевский, – благодушно приветствовал меня Карташов.
Профессор был из числа тех, кто находит для себя развлечение во всем, и в первую очередь в неприятностях ближних. Его забавляли бушующая толпа, солдаты, броневик и конечно же сенсационное ограбление, о котором завтра будут кричать все газеты.
В противоположность ему Дубовицкий всем своим видом выражал благопристойную скорбь. Это соответствовало его официальному положению. Пожимая мне руку, он выразил надежду, что я хорошо провел ночь. Сам Дубовицкий, судя по тщательно выбритому, отдохнувшему лицу с косыми бачками и кокетливой эспаньолкой, не только великолепно выспался, но и успел уделить максимум внимания своей внешности. От него пахло дорогими аткинсоновскими духами – необходимой принадлежностью туалета каждого порядочного человека.
Я поинтересовался, действительно ли похищены хитон и риза.
– Увы, нет, – комически вздохнул Карташов. – Оскудели верой православные! Ларцы украли, а реликвии выкинули…
Договорившись с Карташовым, что он составит подробное описание наиболее ценных вещей, я спросил у Дубовицкого, осматривал ли он ризницу.
– Еще нет. Хотел вас дождаться, – объяснил он. – Но там уже работают мои люди. У меня, кстати, к вам просьба, Леонид Борисович. Переговорите, пожалуйста, с комендантом.
– О чем?
– О солдатах… бронеавтомобиле… Право, весь этот воинский антураж ни к чему. Он лишь будоражит и без того возбужденную религиозную массу.
– Если не ошибаюсь, именно вы просили принять меры против этой «религиозной массы»?
– Я тогда еще не знал, что грабители не тронули хитона и ризы. А теперь, когда недоразумение выяснилось…
– Разве им, – я кивнул в сторону толпы, – не сказали об этом?
– Сказали, разумеется. Помощник коменданта объявил, что реликвии находятся в сохранности.
– В чем же дело?
– Они не верят, – сказал Дубовицкий и, помявшись, добавил: – Помощник коменданта для них не авторитетен.
– А кто же, позвольте полюбопытствовать, для них авторитетен?
– Архимандрит Димитрий, – извиняющимся тоном сказал Дубовицкий. – Я уже с ним беседовал…
– И что же?
– Мне посчастливилось его уговорить. Может быть, ему удастся успокоить людей… На него можно положиться…
– Я предпочитаю в подобных случаях полагаться только на пулеметы, Виталий Олегович.
Ловко увернувшись от брошенного кем-то камня, Дубовицкий пожал плечами:
– Воля ваша.
Из– за моей спины вывернулся некто в хорьковой шубе и пенсне на носу. Напористо сказал:
– Господин Косачевский, мне как репортеру «Русских ведомостей», – он протянул корреспондентский билет, – желательно бы задать вам один вопрос…
– Если позволите, первым вопрос задам я. Как вы ухитрились проникнуть через оцепление?
Некто в шубе польщенно осклабился:
– Смею уверить, это было не так уж трудно. Проявив некоторую изобретательность…
– Тогда вторично проявите свою изобретательность и проникните обратно. Это будет еще легче.
– Я протестую, господин Косачевский.
– Естественно.
– Позвольте… – Но Артюхин уже передавал его с рук на руки ближайшему солдату.
Дубовицкий, молча и неодобрительно наблюдавший эту интермедию, поморщился:
– Опрометчиво, Леонид Борисович. Как-никак, а «Русские ведомости» – голос независимой интеллигенции.