Секрет девятого калибра - Алексей Макеев

– Сколько лет было жертве?

– Двадцать шесть.

– А кто вызвал полицию? Вдова?

– Да, сама Лигунова и вызвала. Поторопись, пожалуйста. На Петровку заезжать не нужно, опергруппа на Тверскую уже выехала.

– Я тебя понял, Петр Николаевич. Захвачу Стаса по пути.

– Разберетесь, – заключил Орлов. – Как вернетесь – первым делом ко мне.

– Само собой, Петр Николаевич.

Дорогу Гуров вспомнил, едва машина въехала в огороженный двор. Охранник с подозрением взял в руку протянутое ему служебное удостоверение и замешкался, не зная, как себя вести дальше.

– Так полиция уже приехала, – недоверчиво пробормотал он.

– Пропустите нас, товарищ, – обратился к нему Крячко. – Полиции много не бывает, а вместе мы редко куда-то приезжаем во избежание привлечения внимания.

– Открывайте уже, – приказал Гуров, которому надоели препирательства.

Охранник вернулся в свою «будку» и поднял шлагбаум.

– Вон и наши, – опознал Гуров личный автомобиль судебно-медицинского эксперта. – Надеюсь, мы не опоздали.

Вспомнился ему и подъезд, через который давным-давно они с генерал-майором Орловым попали в здание. Жильцов встречал просторный холл с желтым мраморным полом, а у стены справа стоял широкий стол, за которым их встретила добродушная пожилая консьержка. Сейчас же на месте стола красовалась благоустроенная кабинка, за стеклом которой виднелось крутящееся кресло, покрытое старой ковровой дорожкой.

Возле лифта они увидели пожилого мужчину. Смотрелся он очень презентабельно и внешне абсолютно не вписывался в окружающую среду. Высокий, с мужественными чертами лица, он очень напоминал голливудского актера Клинта Иствуда, облачившегося в черный костюм-тройку, из-под которого выглядывала белая сорочка. На груди красовался искристый зеленый галстук, выпущенный не позже семидесятых годов прошлого столетия. Старик стоял прямо возле раздвижных дверей и, затаив дыхание, прислушивался. Завидев сыщиков, смерил их подозрительным взглядом.

– Добрый день, – поздоровался он низким голосом. – Вы к Елене Андреевне?

– Нет, – покачал головой Гуров. – К Лигуновым.

– Ах да… да, – смутился старик. – Конечно, к Лигуновым. Я консьерж, – с гордостью добавил он. – Уже девятнадцать лет занимаю этот пост. Василий Васильевич меня зовут. Сам давненько в этом доме живу.

Гуров и Крячко дружно вынули из карманов удостоверения, но ни к одному старик не прикоснулся.

– Не нужно, – отказался он. – Я уже знаю, что произошло. К Лигуновым вам на самый верх. Девятый этаж. Такая суматоха с самого утра, такая беготня. А мне к Луневой Елене Андреевне еще ветеринара проводить надо – у нее собака задыхается. Да и лифт бы еще не застрял от такого частого использования. Вот и бегаю туда-сюда.

– Зачем же бегаете? – поинтересовался Гуров, раздвигая двери лифта. – Сидели бы на месте, если уж ваше рабочее место там. Тот, кому нужно, сам к вам подойдет.

– Да знаете, после случившегося места себе не нахожу, – признался консьерж. – Брожу туда и обратно.

– Лева, – кивком позвал Крячко из лифта. – Потом поговорим, Василий Васильевич, ладно?

– Я здесь с шести утра до одиннадцати вечера, – объявил старик. – Буду рад помочь, если понадобится. Но сразу хочу сказать, что Елизавета Ильинична была хорошей женщиной. Я уже поговорил с полицией, но там не особо интересовались такими подробностями. Между тем и муж ее, пока был жив, тоже забегал ко мне на коньячок. Хорошие люди, таких теперь осталось крайне мало!

– Почему вы говорите о Елизавете Ильиничне в прошедшем времени? – спросил Гуров.

– Так ее же убили, – растерялся старик.

– Кого? – не понял Гуров.

– Лева! – уже громче повторил Стас. – Надо идти.

– Еще увидимся, – пообещал Гуров, заходя в лифт.

– Конечно, конечно, – отступил старик.

Лифт тронулся. Наверх он шел с натугой, со скрипами, вздохами и протяжными стонами, и Гуров не мог не удивиться тому, что такие агрегаты все еще сохранились в старых жилых домах. Не дай бог действительно застрянет.

– Василий Васильевич станет нашим самым ценным свидетелем, – усмехнулся Крячко. – Помяни мое слово.

– А если он еще и сплетни коллекционирует, то ему вообще цены не будет, – добавил Гуров.

– Ты прав. Попозже надо бы с ним потолковать.

Ну, конечно, он бывал здесь раньше. Теперь память Гурова откупорила отсек с теми мелочами, которые работают как ключи для дверей, за которыми лежит хлам, скопившийся за все годы жизни. Чего здесь только не было: обрывки чьих-то фраз, мелкие переживания, сиюминутные решения, неосуществленные планы, смазанные фрагменты мелькнувших хотя бы раз перед глазами лиц и куча всего остального, что в жизни так и не пригодилось. Та давняя поездка вспомнилась Гурову не в общем и целом, не как что-то цельное или законченное, но вернулась в виде мелочей. Например, круглую дверную ручку, по-видимому, сделанную из бронзы, он почему-то запомнил. И саму входную дверь из красного дерева. Очень уж впечатляюще она выглядела, когда Гуров впервые перед ней оказался. Будто бы намекала, что за ней не хухры-мухры живут, а серьезные люди, до которых еще тянуться и тянуться. Сколько же лет прошло с тех пор? Около тридцати? А дверь все та же. И лифт тот же. Но вот сам лифт Гуров совершенно не помнил.

Судебно-медицинский эксперт Дроздов встретил его на лестничной площадке и сразу же отвел в прихожую. Гуров вытянул шею – коридор расходился здесь в разные стороны. Слева, если он все правильно запомнил, располагалась кухня, а вот справа должна была начаться анфилада комнат.

– «Скорая» только что уехала, – объявил Дроздов. – В порядке наша бабушка. Давление слегка… но даже вмешиваться не стали.

– Где она?

– А я ее вам пока что не отдам, – прищурился Дроздов. – Сначала сам проведу осмотр. Жалуется, что была жертвой домашнего насилия. Мол, убитая ею деваха распускала руки.

– Серьезно? – удивился Стас. – Что же, и следы имеются?

– А их нет, – многозначительно произнес судмед.

– Загадка века, – подивился Крячко.

– Много времени тебе нужно? – спросил Гуров.

– Это как пойдет, – ответил судмедэксперт. – Но вам все равно пока будет с кем поговорить. На кухне оперативники допрашивают свидетеля. А к бабуле уже сын с внуком приехали. Ждут в соседней комнате.

– Труп осмотрим сейчас или после того, как