Глина - Дэвид Алмонд

— На луну? — переспрашиваю.

— Угу. — Ухмыляется. — Загорал под луной, будто с солнцем ее перепутал. Ты видел его кожу?

— В смысле?

— Да он как из воска. А нюхал его?

— На фиг мне сдалось его нюхать?

— А я нюхал. Столкнулся с ним на улице. Идет вместе с Мэри — парочка придурков. Чем от нее пахнет, сам знаешь.

— Угу.

Старостью, хотя мама говорит — она даже и не пожилая, а еще чем-то сладковатым.

— Так вот, от него гораздо хуже. Фу. Воображаю, каково сидеть с ними рядом.

Мы как раз возвращались из школы мимо дома Дурки. Посмотрели на окна, на обтерханные тюлевые занавески, на очертания медальона со Святым Сердцем — как у всех католиков в доме. Над трубой вился белый дымок.

— Ион еще всякое вытворяет в саду, — сказал Джорди.

— Всякое?

— Так говорят. Говорят, часами сидит у Дурки в сарае. И оттуда доносятся стук, грохот, вой и визг.

— Вой?

— Ну, так говорят… Опа! Череп.

Мы разом остановились. Втиснулись в густую изгородь. Сердце так и бухает, даже дышать трудно.

— Порядок, — сказал наконец Джорди. — Он в другую сторону двинул.

Я высунулся наружу. Вон он, Чарли Черрис, Череп, шагает к Хиворту. Даже отсюда видно, какой он стал могучий. Его что ни встретишь, он все здоровее делается. Ишь как вымахал со времен нашей последней битвы. Они с дружками подкараулили нас в тот день у кладбища. Помню, как мощные руки Черепа сжались у меня на горле. Помню, как его ботинки вдавились своими острыми носами мне в щеку. Помню злобные глаза, грозное дыхание, ядовитый плевок. Иногда я просыпался по ночам, увидев во сне, что все это случилось снова.

Мы с Джорди пережидали за изгородью, вглядывались, тряслись. Череп зашел в «Лебедя». В свои шестнадцать он уже пил как взрослый.

— Нужно народу собрать побольше, — сказал Джорди.

— Верно, — подтвердил я.

Мы пошли дальше. Я пытался не думать про Черепа.

— Вой, говоришь?

— Угу. Такие дела. Вой. Да так заходится, что и мертвого разбудит.

Следующая суббота выдалась удачная. Двое похорон, в девять и десять утра. Я прислуживал на обоих, Джорди тоже.

Первым хоронили какого-то типа из Стонигейта. Он вывалился из автобуса на Сандерленд-роуд. Совсем уже был старый, так что по нем не очень плакали и причитали. Мы отслужили положенное в церкви, потом сели в черную машину, и она поехала за катафалком на кладбище в Хиворте. Там мы махали кадильницей, брызгали святой водой, а отец О’Махони говорил о прахе, который воротится к праху. Бывает, что кто-то из родственников без напоминания дает тебе на чай, а иногда приходится и поклянчить. На этот раз я решил раскрутить дядьку в чудаковатом синем костюме, старикова сына. Он специально приехал из Лондона. Я нагнал его, когда все потянулись обратно к черным машинам.

— Соболезную, — говорю вполголоса.

— Спасибо, — отвечает.

— Меня Дэвид звать, — говорю.

— Спасибо, Дэвид.

— А это дружок мой Джорди. Рады были вам нынче помочь.

С ним рядом женщина шла, так она его пихнула локтем и что-то прошептала.

— Спасибо, — говорит он снова.

И сует мне в руку сложенную купюру.

Когда мы вернулись в машину, я ухмыльнулся. Положил ладонь Джорди на колено, разжал кулак, показываю. Он присвистнул:

— Десять шиллингов!

Отец О’Махони кашлянул. Он сидел впереди рядом с гробовщиком и наблюдал за нами в зеркало заднего вида.

— Эй, ребятки, — сказал он. — Об уважении не забывайте.

— Простите, святой отец, — откликнулись мы хором. А потом, шепотом: — Десять шиллингов!

И я увидел, как священник опустил глаза и улыбнулся.

Следующая церемония не так гладко прошла. Еще один мужик, но помоложе, сын и дочка почти наших лет. Даже отец О’Махони сморгнул слезу и то и дело сморкался в большой синий платок. Мужикова жена на кладбище совсем расклеилась и давай кричать:

— За что? За что? За что?

Мы с Джорди такого уже понавидались, как поступать, знаем: ноль внимания, делать свое дело. И вот ведь что интересно: именно на таких похоронах с чаевыми всегда порядок. К нам подошел мужик в черном котелке, выдал каждому по полукроне и сказал, что мы славные ребята.

— Такова уж она, жизнь, парнишки, — говорит. — Вы-то это понимаете?

— Да, — ответил я.

— Вот и живите в полную силу. А то оглянуться не успеете…

— Мы будем в полную, мистер, — говорит Джорди.

— Вот и молодцы!

— Еще пятерка! — шепчем.

И тут я увидел Стивена Роуза. Стоит между могил. Лицо, как Джорди и говорил, восковое. Мы прошли с ним совсем рядом. Под мышкой он держал ком желтой глины.

— У тебя все в порядке, Стивен? — спрашивает отец О’Махони.

Тот сперва будто и не услышал, потом мигнул и говорит:

— Да, святой отец.

— А как там твоя тетушка?

— Не знаю, святой отец. Дома, святой отец.

— Передай, что я о ней справлялся. Через пару дней снова к вам зайду.

— Да, святой отец.

Священник пошел было дальше, потом опять остановился:

— Вон, тут со мной двое славных парнишек. Надеюсь, вы подружитесь.

— Да, святой отец.

— Вот и хорошо.

Стивен шагнул ко мне поближе. Тут я понял, что Джорди говорил про запах.

— Мне это могильщики дали, — сказал Стивен. — Она из очень, очень глубокого слоя.

Провел по глине рукой. Лизнул пальцы, прижал к ней. Вытащил оттуда камешек или еще что, осмотрел.

— Косточка, — говорит.

Быстро выдавил три дырки, полоску: глаза, нос, рот. Поднял, покачал, будто куклу. Заговорил за нее писклявым голосом.

— Добрый день, — говорит кукла. — Как тебя зовут?

— Дейви, — отвечаю.

— Эй, Дейви! — окликнул Джорди от дверей машины.

— Никуда не годная глина, — говорит Стивен. Процарапал ногтем, показал, как она крошится. — Видишь?

— Угу.

Он помахал рукой у меня перед глазами, уставился мне в лицо, ухмыльнулся:

— Ты с ней не поздоровался. Давай поздоровайся.

Я повернулся к Джорди.

— Давай, — говорит Стивен. — Так, в шутку.

— Добрый день, — буркнул я.

— Добрый день, Дейви, — пискнула глина. — Спасибо, что поверил, будто я живая.