Что сделала моя лучшая подруга - Люси Доусон

Каталку провозят под пристальными взглядами скучающих, удрученных людей с растяжением лодыжек и прочими легкими травмами. Наверняка они сидят здесь часами, обреченные листать истрепанные женские журналы, со всеми этими письмами читательниц про «восхитительные» способности внучат, советами насчет выведения пятен с шелковой блузки, образцами вязок и рецептами обезжиренных чизкейков. Я неуверенно иду следом за каталкой, потом чувствую, как кто-то мягко, но решительно берет меня за руку и отводит в сторону. Гретхен увозят, двери захлопываются, но через стеклянные окошечки я вижу головы медиков, торопливо снующих по палате.

— Элис? — обращается ко мне медсестра. — Можете пойти со мной? Нам нужны кое-какие сведения.

Она отводит меня в маленькую комнату, где есть стул, стол и раковина, над которой висит табличка: «ПОЖАЛУЙСТА, МОЙТЕ РУКИ». Она расспрашивает меня о ближайших родственниках Гретхен и интересуется, кому из них можно позвонить.

— Э-э… Ее брат, Бэйли… мой бойфренд, Том, — произношу я автоматически, не задумываясь, но тут же соображаю, что на самом деле это уже не так и надо бы сказать «бывший бойфренд», но я упустила момент.

— Бэйли сейчас в Мадриде — в аэропорту. Был там, по крайней мере. Он мне оттуда звонил. Просил навестить Гретхен. Том уехал по работе в Бат…

— У вас есть телефон Бэйли? — спрашивает медсестра.

Я начинаю перебирать в уме номера телефонов.

— У него рабочий мобильный. Правда, он часто его выключает. Ноль семь девять… нет, не так… Ноль семь восемь семь… Простите, не могу сосредоточиться. Не могу…

— Не спешите, подумайте, — терпеливо говорит медсестра.

Наконец я вспоминаю номер. Медсестра записывает его, отрывает взгляд от блокнота и спрашивает:

— А как насчет номера Тома?

— Ноль семь… — начинаю я, но не договариваю. — Скажите, а могу я сама ему позвонить? Это ничего?

— Конечно, — кивает медсестра. — А не знаете ли вы, как нам связаться с родителями Гретхен?

Я качаю головой.

— У нее с родителями непростые отношения. С Бэйли она…

Медсестра меня прерывает.

— Родителям обязательно нужно позвонить, — мягко настаивает она, и тут до меня доходит, что она хочет сказать, хотя и не произносит этого.

— Я не знаю их номера, — уныло отвечаю я. — Я с ними вообще не знакома! А где Гретхен? Что с ней?

— Она в реанимации, — успокаивает меня медсестра. — Я сейчас передам эти сведения и сразу вернусь. Через секунду.

Оставшись одна, я беру сумочку и достаю из нее мобильник, но вижу, что сеть тут не ловится. К тому же я не уверена, можно ли в больнице пользоваться телефоном. Я сую мобильник в сумочку. Придется подождать возвращения медсестры. Я смотрю в упор на табличку «ПОЖАЛУЙСТА, МОЙТЕ РУКИ» и стараюсь не впасть в панику.

Медсестра вскоре возвращается. Бэйли нашли в аэропорту перед отлетом в Лондон. Мобильник у него оказался включенным, но батарейка почти совсем разрядилась, и телефон, видимо, отрубился через считаные секунды после того, как медсестра успела сказать ему, что я нахожусь здесь с Гретхен и как называется больница. Я представляю себе, как он сидит, одинокий и напуганный, на жутко неудобном кресле в зале ожидания, и ничего не может сделать, чтобы не ждать так долго… а может быть, он уже садится в самолет.

Я спрашиваю, можно ли мне позвонить Тому с моего мобильного, но она качает головой.

— К сожалению, звонить можно только на улице, — произносит она.

Я говорю ей, что сразу вернусь, и решительным шагом выхожу из приемного покоя на автостоянку. Снаружи холодно и темно, как всегда бывает январскими ночами. Я непроизвольно поеживаюсь, потому что одета довольно легко — на мне спортивные брюки и не слишком теплая куртка. Одной рукой я нажимаю на кнопки, нахожу номер Тома и жду ответа. С моих губ слетают облачка пара. Другой рукой я обхватываю себя и засовываю пальцы в рукав, чтобы согреться.

Я попадаю на голосовую почту. Либо у него выключен телефон, либо он поместил мой номер в черный список.

— Привет, это я, — произношу я после гудка. Голос у меня дрожит. — Том, я в больнице с Гретхен. Тебе нужно сюда приехать. Мы в приемном покое. Я должна срочно вернуться туда, а внутри мобильник включать не разрешают, так что ты не сможешь мне перезвонить — но, пожалуйста, приезжай как можно скорее…

Я диктую адрес и замолкаю. Правильно ли я все сказала? Может быть, нужно было рассказать ему, что произошло? Или лучше пусть он поменьше знает, пока не доберется сюда? Я не хочу, чтобы он гнал машину как сумасшедший, словно наперегонки со смертью. Еще расшибется, чего доброго. Я вдруг понимаю, почему такие звонки поручают обученным больничным специалистам. Я жду несколько секунд — ровно столько, сколько Тому потребуется, чтобы получить голосовое сообщение, но он не перезванивает сразу, поэтому я очень неохотно отключаю мобильник и возвращаюсь.

Через сорок минут мне сообщают, что Том позвонил в больницу и он уже в пути. К девяти часам вечера Гретхен перевели в палату интенсивной терапии — ПИТ, как они это называют. Она по-прежнему без сознания, но мне передают, что Бэйли попросил меня посидеть с ней. Около Гретхен деловито суетятся три медсестры, переговариваются на своем профессиональном языке, непонятном для меня. Время от времени звучат слова вроде «отсасыватель», «капельницы», «концентрация», «давление падает».

Я сажусь как можно дальше от больничной кровати и начинаю беззвучно произносить имя Гретхен, словно мантру, чтобы навести хоть какой-то порядок во взбудораженном мозгу. Произнося это имя, я представляю себе маленькую куколку с локонами, обрамляющими фарфоровое личико, с глазками, которые не закрываются даже тогда, когда она лежит. Гретхен, распростертая на кровати, подключенная ко всем этим аппаратам, проводам и трубочкам, сейчас и вправду выглядит такой хрупкой… В тишине слышно, как негромко попискивают приборы.

Кожа у Гретхен словно восковая, она бледна, ни намека на румянец. Она больше похожа на Коппелию[1], чем на игрушку для маленькой девочки, лежащую в мастерской и ожидающую, когда ее оживят. На настоящую девушку в полный рост, с кремовой кожей, которая вот-вот сядет на кровати и сбросит с себя одеяло. Но ее веки не поднимаются, она не вздрагивает, ее губы приоткрыты, в них зажата трубка, с помощью которой кислород попадает в ее обожженную глотку. Вдруг она представляется мне надувной куклой, которую заставили заниматься извращенным сексом.

Я смотрю на ее руки. Большие пальцы, указательные, безымянные… С маленькими, аккуратными, ровно подстриженными ногтями. Ее длинные распущенные волосы зачесаны назад. Я знаю, она бы жутко разозлилась, увидев себя в таком виде. Гретхен предпочла бы, чтобы ее волосы живописно разметались по подушке. Уж она бы устроила в такой ситуации целое театральное представление. Правда, вид у нее и так неземной. Красота Гретхен такова, что ее не испортить ни тусклыми волосами, ни отсутствием косметики.