Маленькие люди - Олег Рой

К этому времени цирк оказался в чрезвычайно затруднительном финансовом положении. Труппа была на грани развала, платить артистам было нечем, покупать и чинить имеющийся инвентарь не на что. Директор велел разбить видавший виды шатер у неких древних развалин и предложил труппе самораспуститься. После бурных дебатов карлики-лепреконы решили держаться вместе в надежде на лучшие времена. В итоге оказалось, что это было правильное решение. Развалины постепенно привели в порядок и даже соорудили в них некое подобие арены. Вернее, использовали старую круглую площадку, находившуюся в центре развалин. Представления с горем пополам начались, в цирк потянулись зрители, и дела труппы несколько поправились. Вскоре вокруг цирка выросла небольшая деревенька, со временем ставшая городишком по имени Хоулленд – очевидно, потому, что дыра это была еще та.

Как-то раз директор цирка, выпивая в немедленно возникшем в городке пабе, очевидно, под влиянием значительного количества алкоголя написал со своим приятелем, судейским крючкотвором, и отослал в британский парламент петицию о выходе Хоулленда из состава Британской империи. Вряд ли бы в парламенте вообще обратили внимание на эту бумагу, если бы не подавленное незадолго до этого Пасхальное восстание. Говорят, что сам сэр Уинстон Черчилль лоббировал «карликовую независимость». Но как бы там ни было, шестого ноября тысяча девятьсот семнадцатого года в историческом пабе «Пинта лепрекона» в Дандолке представителем Парламента Соединенного Королевства Дэвидом Ллойд-Джорджем и абсолютно обалдевшим от происходящего директором цирка «Лепрекон» Итэном Кэррингтоном был подписан договор, по которому Британия признавала Свободную Республику Хоулленд своим независимым доминионом.

На что рассчитывал Джон Буль, когда принимал подобное решение, достоверно неизвестно, во всяком случае, ирландцы шутку не оценили, скорее наоборот. Первым государством после Великобритании, официально установившим дипломатические отношения с Хоуллендом, был советский Лимерик. А вторым – Свободная Ирландская Республика. И вообще, ирландцы, народ суеверный, сочли сам факт существования Хоулленда добрым предзнаменованием и после обретения независимости старались не забывать о своих во всех отношениях маленьких соседях.

Население Хоулленда выросло в годы Второй мировой войны за счет бежавших с континента карликов. Гитлер, как известно, преследовал все и всех, что, по его мнению, имело признаки вырождения.

Город стал больше, но не стал богаче.

– В общем, лепреконы у нас бедные, – грустно сказал таксист. – Примерно три четверти населения Хоулленда – карлики. И хотя они гордо зовут себя лепреконами, но чудес делать не умеют. Страна живет только за счет полиграфкомбината, печатающего марки и миниатюрные книжки. Но спрос на эту продукцию сейчас резко упал. Все эти компьютеры… И… как их? Гаджеты. Ведь электронные письма не требуют марок, а вместо бумажной книжки можно читать электронную, со смартфона. Кроме полиграфического комбината, в бюджет поступают деньги и туристического агентства, организующего экскурсии в Хоулленд с посещением все еще работающего цирка лепреконов. Цирк, кстати, у них неплохой. Советую…

Водитель притормозил перед светофором и продолжил, когда мы тронулись на зеленый сигнал:

– Многие уехали на Большую землю. Я вот и подумал грешным делом, что вы как раз из таких, – закончил свое повествование водитель, его звали Дэн, и уставился на меня, стоя в очередной пробке.

Я понял – пришел мой черед рассказывать свою историю. И тогда я решил не скрывать ничего.

Меня зовут Фокс Райан. Если вы хоть немного интересуетесь наукой, вы наверняка слышали обо мне. Два раза я номинировался на Нобелевскую премию, причем в двух разных номинациях, а третий раз – в составе группы исследователей. И уж точно вряд ли вы ничего не слышали о моем скандальном докладе в ЮНЕСКО, после которого мне и пришлось уехать куда глаза глядят.

Меня зовут Фокс Райан, и мне сорок девять лет. Я профессор физики, астрофизики и биохимии, член Лондонского Королевского общества, почетный профессор Кембриджа, лауреат медали Больцмана, королевских медалей по физике, химии и биологии, множества премий и прочая, и прочая. Первую профессуру я получил в двадцать восемь лет. Какое-то время меня буквально носили на руках, а я упивался наукой, занимаясь астрофизикой, биохимией, исследованиями в области энергетики и гибридного материаловедения. Первые наноботы, искусственная кожа и технологии монокристаллов – все это плоды моего труда, которыми вы пользуетесь каждый день или будете пользоваться в близком будущем.

Меня зовут Фокс Райан, и когда я говорю, что мой рост составляет четыре фута, я лгу. На самом деле всего три фута и девять дюймов. Но еще девять месяцев назад я был совершенно не таким. Нет, гигантом я не был никогда, но до шести футов недотягивал всего каких-то полдюйма. Нынешний мой рост – последствие моего непомерного, можно сказать фанатичного научного интереса. Я был одним из наиболее активных участников WWF и активно сотрудничал с ее исследовательским отделом в изучении энергетической экологии и сохранения окружающей среды. Наша цивилизация в процессе своей жизнедеятельности излучает в атмосферу огромное количество энергии, и это непосредственно влияет на климат и природу в целом. Мои коллеги боролись за энергосбережение, меня же больше интересовало создание эффективного источника энергии с повышенным коэффициентом полезного действия. Причем повышать его я планировал именно за счет сокращения рассеивания при выработке и передаче энергии.

Могу сказать, что я почти создал такой источник. Для меня были открыты все двери, вплоть до лабораторий Вестингауза, Лос-Аламоса и Ливермора. Девять месяцев назад у меня в распоряжении был свой собственный ядерный реактор с КПД около семидесяти процентов – вдвое больше, чем у любого существующего, и в полтора раза выше, чем у российского «царь-токамака».

Все закончилось в одну роковую для меня ночь. Если бы дело происходило в фантастическом романе, той ночью непременно грохотала бы гроза и ветвистые ослепительные молнии рассекали бы небо. На самом деле был душный августовский вечер, а в природе царил полный штиль.

Слава богу, что я был в тот вечер в лаборатории один. Мой допуск позволял мне работать в любое время суток, а после захода солнца мне всегда работалось легче и прдуктивнее. Я запустил первый цикл моего реактора, чтобы выработать энергию для защитного контура, который и был моим ноу-хау – реактор покрывала невидимая и почти неощутимая, но абсолютно, как мне казалось, непроницаемая «рубашка» из электромагнитного поля. «Рубашка» служила надежной ловушкой для излучений. Я как раз спустился в машинный зал, чтобы лично снять показания с ряда приборов, фиксирующих параметры внутри защитной оболочки.

Я был абсолютно уверен в прочности этой «рубашки» и ни о чем не беспокоился. Но, как известно, где тонко, там и рвется. Потом выяснилось, что дело было в бракованном ТВЭЛе, который внезапно выдал столько энергии, что перегрузил все щиты. Этот момент, наверно, я запомню на всю жизнь – нерукотворный трещащий салют со стороны предохранительного щитка, реакторная стенка, постепенно становящаяся от нагрева темно-вишневой, и паническая мысль, что это конец и хорошо, если только мне одному. А потом внезапно все вокруг стало как-то больше, как в сказке про Алису в Стране чудес, и я потерял сознание.