Правила игры без правил - Эдуард Геворкян

— Ах туман… — задумчиво протянул он, и это было все, что мне довелось от него услышать.

Он молча провел до двери и, не пожелав спокойной ночи, удалился.

Комната действительно была без роскошеств. Складной стол, стулья, узкая кровать, застеленная простыней и одеялом. Окно, шторы… Приподняв штору, я обнаружил за ней металлические ставни. Затем я достал авторучку и прошелся по всем местам, куда только можно воткнуть микрофоны. Датчик не мигал — пусто. Я обшарил почти всю комнату, когда до меня дошел идиотизм этого занятия — вряд ли они будут записывать скрип диванных пружин!

Быстро раздевшись, я лег. Пусть они благородно не подслушивают, но я не собираюсь состязаться с ними в благородстве. Вынув из кармана пиджака зажигалку, я подкрутил колесико и прижал к уху, однако, сколько ни вслушивался, ничего, кроме слабого звука, напоминающего храп, не услышал.

Я представил себе, как директор спит за столом, упав лицом в бумаги, хмыкнул, спрятал зажигалку и погасил свет.

Утром проснулся, дрожа от сырости и холода. Видимо, лысому так и не удалось разбудить лентяя Пупера. Я лежал, кутаясь в негреющее одеяло.

В дверь негромко стукнули.

— Войдите, — сказал я.

В дверном проеме возник директор.

— Доброе утро!

— Доброе… ага! — сказал он и внимательно посмотрел на мой пиджак.

Судя по выражению его лица, он пытался вспомнить, кто я такой и что здесь делаю.

— Завтрак через двадцать минут, — наконец сказал он, закончив осмотр моей одежды. — Я зайду за вами.

— Весьма признателен, — ответил я, подтянув сползающее одеяло.

Директор вышел. Минуту или две я уговаривал себя подняться, а потом вскочил и забегал, стуча зубами, по комнате, соображая, где здесь туалет. Наконец догадался отодвинуть настенное зеркало. За ним обнаружилась ниша с умывальником и прочими нехитрыми удобствами. Приведя себя в порядок, я разложил по карманам магнитофон, обойму с «кнопками», за ними последовали другие мелкие, но полезные устройства.

Директор пришел точно через двадцать минут.

— Мы завтракаем вместе с воспитанниками, — сказал он, — на втором этаже.

Перспектива совместного завтрака с бандой правонарушителей меня не радовала. Представляю себе такой завтрак: шеренги затянутых в черную кожу надзирателей, стоящих над головами понурых, забитых оливеров твистов и поигрывающих, скажем, кнутами…

— Это наша традиция, — заметил без всякой причины директор, когда мы подходили к лифту, — совместный завтрак. Такая вот традиция. Обед и ужин раздельно, но завтрак — вместе. Делинквенты необычайно чувствительны…

Второй этаж в отличие от спартанской обстановки первого бил в глаза вызывающей роскошью. Большой холл, ковер с длинным ворсом во весь пол, стены облицованы под резной дуб, в углу цветной телевизор, одна из последних моделей, настенный двухметровик. Если в такой холл запустить десяток нормальных подростков без отклонений и с приличной родословной, то через неделю, ну, через месяц они превратят этот салон в солдатский нужник. А тут не простые подростки. Так что же, в самом деле здесь наводят порядок затянутые в кожу и с кнутами?

Директор глянул на часы.

— Все уже в столовой.

Мы пересекли холл и вошли в столовую.

Столовая тоже впечатляла!

Хрустальных подвесок, правда, не было, но стекла и никеля хватило бы на приличный ресторанчик. Чистота, блеск, и даже подгорелым жиром не пахнет. Подростки сидели за длинными столами и чинно брали с ленты транспортера подносы с тарелками. Воспитатели и охранники сидели рядом и брали подносы с другой ленты. На нас никто не обратил внимания. Директор подвел меня к столу воспитателей, взял два подноса и один придвинул ко мне.

С едой тоже было все в порядке — свежее масло, тосты, джем, чай крепкий и сладкий, а печенье в меру рассыпчатое.

Искоса я наблюдал за подростками. Четыре группы по десять — двенадцать человек, причем группы собраны по возрасту: за крайним столом взрослые парни, а ближе к нам — почти дети. Странно, обычно группы комплектуются по категориям склонности к правонарушениям.

После завтрака директор повел меня по этажу. В комнатах для занятий никого не было. «Рано еще, — пояснил директор, — а вот, кстати, библиотека…» Классы были чистые, мебель целая, а библиотека большая. Я вспомнил свою бесплатную среднеобразовательную руину, которой муниципальные подачки помогали, как самоубийце страховка, вспомнил грязь, ободранные столы и заляпанные стены…

На обратном пути я заглянул в спортзал и опешил: четыре подростка в присутствии преподавателя и поощряемые его азартными криками избивали друг друга палками. Вскоре я заметил, что удары не достигают цели или ловко парируются.

— Вы уверены, что палочная драка пойдет им на пользу? — нерешительно спросил я директора.

— Несомненно! Во-первых, это ведет к сублимации агрессивных влечений. Кстати, они еще проходят курс карате. А во-вторых, появляется уверенность в себе и, как следствие, подавляется стадный инстинкт. Понимаете, у них исчезает стремление объединяться в группы. Разумеется, все занятия идут под строгим контролем, у нас работают очень опытные преподаватели.

Я покачал головой, но ничего не сказал. Сублимация так сублимация. Ну а если взбунтуются, как в Гаранском интернате? Пулеметов не хватит. Впрочем, это уже заботы директора. Как говаривал мой хороший знакомый старина Бидо, когда его вытаскивали из-под моста: в своем хлеву и свинья — королева.

Мастерские были оборудованы великолепно. Станки, верстаки и все такое… В технике я не очень разбираюсь, но судя по внешнему виду, у них не старый утиль и не бросовый товар.

Несколько подростков увлеченно собирали большое устройство с толстой трубой на металлической треноге. Присмотревшись, я с удивлением обнаружил, что у них вырисовывается полевое безоткатное орудие.

— Это что, — ткнул я пальцем в ствол, — тоже для сублимации?

Директор мягко взял меня за локоть и вывел в коридор. Он втолковывал мне о врожденной агрессивности, об избытке энергии, снова о сублимации… Слушая его вполуха и поддакивая, где надо, я вспоминал, как однажды выклянчил у старшего брата, тогда еще живого, подержать его тяжеленный «люгер», и как я с дворовой мелюзгой ползал по мосту через Занагу, подбирая автоматные гильзы после стычки двух банд, а пределом мечтаний у всей нашей мелкой компании был «глостер» с удлиненным стволом. Может, не так уж и глупо они здесь придумали с этой пушкой, подумал я. Дай нам кто-нибудь в те годы вволю набабахать из такой пушки, впечатлений хватило бы надолго и многие из нас не сразу бы начали лить кастеты и точить напильники.

— Надеюсь, — перебил я директора, — вашу артиллерию будут испытывать в пустынном месте? Жертвы среди мирного населения для успешной сублимации, полагаю, не обязательны.

— О да! — улыбнулся директор. — У нас под боком ущелье глубокое и глухое, рядом с бывшим полигоном. На сам полигон мы не забираемся, туда во время войны, говорят, и какую-то химию сбрасывали. Разумеется, снаряды холостые, но грохот от них порядочный, а мирному, как вы говорите, населению ни к чему знать о наших играх и забавах. Не так поймут.