Травница - Елена Гуйда

Казалось порой девушке, что сам дом её гонит прочь. Шепчет, что не место ей здесь и не она хозяйка. Так… боязно одной уходить вот так вот.

А может, так и должно быть?! Чтобы новая ведьма под себя дом обустроила? Ох… Знать бы, с чего начинать?

- С трав начну! – кивнула сама себе Ижея и, подхватив лукошко, вышла из дома вон. Осень на носу, а у неё нужных на зиму зелий не хватает. Лучше лишки останутся, чем кто-то умрёт оттого, что Ижея летом поленилась в лес сходить.

Лес дышал вечерней прохладой. Пах сухой листвой и травами. Растягивались тени, ложились на опалённую летним солнцем и унизанную каплями росы траву. Мало кто вечером по лесу не побоится идти. Леший поведёт – чёрт-те где окажешься.

Ижка не боялась. Она к лешему подход имела, потому оставила на третьем пне кусок хлеба и пару яиц.

- Не гневайся, дядюшка леший, - попросила она. – Тропки не путай, не уводи далеко от дома, от огня печного!

Зашелестел лес, словно отвечал Ижее. Другой бы испугался, осенил себя защитным знаком, а девушка, улыбнувшись, побрела дальше. Нужные ей травы росли в лесной глуши. И собрать их нужно бы к тому времени, как луна к утру повернёт. Потому не спеша брела, носком сапога росу сбивая.

Туман тянулся между деревьев. Густой, как молоко, холодный, словно душу вытянуть хотел. Нехороший такой.

Ижке едва не впервые в лесу неуютно стало, потому поспешила она. Заговорить бы хоть с кем, не так страшно было бы. Так ни Малёк, ни Шуршик из дому сегодня выходить не решились.

Мелькнули тени. Словно дикие звери на охоту вышли. Но не тронули бы травницу. На сей случай у Ижки были и руны в вышивке, и травы отпугивающие в поясе зашиты.

И вообще, кажется ей всё. Просто кажется.

Но шаг всё равно ускорила.

Луна, круглая, как блюдце, путалась в листьях деревьев, и дорожку приходилось угадывать.

И едва девушка уговорила себя, что всё ей показалось, как послышался хлопок, потом ещё один, за ним озарился лес яркой вспышкой. Ижка замерла. Мурашки пробежали по коже, а в груди – словно кусок льда застрял. Магия. Настоящая, сильная, не то что Ижкины пучки трав и заговоры бестолковые.

Кровь в жилах заледенела от страха и по телу пробежала мелкой дрожью.

Но это было иное чувство. И Ижка его хорошо знала. Словно шептал кто: «Беги, Ижка! Беги, а то не успеешь!»

Снова вспышка. Гром. И всё бы списалось на грозу, если бы не эта мелкая дрожь, не это предчувствие, толкающее травницу между лопаток, вынуждающее бежать вперёд.

И она побежала.

И только на краю поляны остановилась, прижалась к дереву, словно пыталась скрыться.

- Яррей, ты всегда был таким упрямым… - словно змеиное шипение или собачье рычание, прошелестел мужской голос. – Твоё упрямство тебя и сгубило…

Луна щедро заливала бледным светом круглую поляну. Легко было разглядеть силуэт говорившего мужчины.

Миг. Он упал на землю, словно его корчила страшная болезнь, и вот уже на поляне стоит огромный волк. Таких волков Ижея никогда не видела. Но если говорить правду, то она вообще волков видела мало. Да и не просто волк это был.

Оборотень…

Зверь тонко победно взвыл, словно разнёс весть по всему лесу. И спустя мгновение скрылся в чаще.

Ижка перевела дыхание и выждала ещё двадцать ударов сердца. Благо сосчитать их было легко – сердце громыхало в ушах, словно бой набата. А проклятое предчувствие гнало вперёд.

Больше она ждать не могла, рванула со всех ног на поляну, молясь всем богам, чтобы успеть.

На том самом месте, где недавно стоял оборотень, лежал человек. Мужчина совершенно не двигался. Пахло кровью. Дурной запах, от которого и то выпитое молоко к горлу подступило.

Ижка быстро упала на колени. Ладони защипало. Так бывало, когда она кого-нибудь лечила. Бабка говорила, что это дар поценней ведьминского, но Ижка в своём даре особой ценности не видела.

Мёртв?

Девушка замерла, прислушиваясь к биению жилки на шее. Тихо так стало… деревья шуршать перестали. Листья замерли. Словно само время остановилось в этот миг. Такого не бывало с Ижеей. По телу прокатилось какое-то чувство… словно то тут, то там на коже цветы распускались.

Тук-тук!

Потом ещё… и ещё…

Жив! Уже легче.

- Не смей мне тут умирать, - строго велела девушка, быстро осматривая раненого. – Жить будешь. Потому что не разрешаю я тебе умирать.

Говорила она это скорее себе, чем бессознательному мужчине, но так она себя уверенней чувствовала. И руки делали свою работу.

Рана оказалась страшной. Словно выдран целый клок плоти из бока. Пальцы щипало, ладони жгло, то тут, то там находились то укусы, то ушибы, но самая страшная – всё же на левом боку. А ещё ожоги, странные, словно не от живого огня, а от мёртвого – потусторонего, холодного, вымораживающего.

Позже Ижея и сама не сможет сказать, как так ловко получилось и самую страшную рану перетянуть, и соорудить волокуши, и, главное, дотащить его до своей покосившейся избушки.

Словно в тумане всё было и словно не с ней. Только запомнилось, как скользили сапоги по мокрой траве, как падала и снова поднималась, как щипало глаза от пота и как она сама себе повторяла: «Ещё немного. Почти пришли!»

А дальше всё завертелось.

Очаг, огонь, пылающий под казанком, бурлящая вода, слова заветные, никому не известные. А ещё сила, что щипала её ладони. И травы, корешки, зелья…

Откуда силы взялись? Ижка потом и на этот вопрос не смогла ответить себе самой. Словно какой-то дух лесной занял её тело и всё делал сам. За неё. И раздел чужака, и отваром напоил, и перевязку сделал.

И только когда утренние первые лучи заглянули в окно – Ижка не то уснула, не то свалилась без сил у постели раненого.

- Пф-пф-пф! – разбудило Ижку злое шипение Малька. – Мяа-ау!

Не сразу девушка и поняла, что такого произошло, что кот словно ополоумевший: в угол забился, хвост вздыбил и злился – то фырчал, то орал дурниной.

- Ты чего?! – сцедив недоспанный зевок в кулачок, спросила Ижка и потянулась. – Нечем тебе заняться?

На что кот снова заорал и заметался по единственной комнате в доме ведьминском.

Не метёно. И пауки по углам опять кружев навыплетали. Что ни день сметать приходится, а они к вечеру снова тут как тут.

- Мяа-а-ау-у-у! – заунывно протянул Малёк снова.

- Брысь! Умалишенный! – шикнула она на кота, вздохнула, смахнув липнущую дрёму,  и проверила бессознательного чужака – жив ли.

Жив. В утреннем свете, заглядывавшем в маленькие окна, мужчина показался не таким уж и взрослым. Может, ненамного старше и самой Ижки. Болезнь втянула ему щёки, запали глаза. И всё равно было в его лице что-то такое, что Ижка нет-нет, а замирала, разглядывая необычные черты. Летнее солнце выдубило и потемнило кожу, губы даже бессознательно сжаты так, что травнице едва удавалось влить в него те капли настоя, чтобы и боль облегчить, и лихорадку отогнать. Нос прямой и острый, как у хищной птицы. И сам он… как хищник! Пугал, но взгляд притягивал и не отпускал.