Драгоценная ты - Хелен Монкс Тахар

Трудно не чувствовать себя ущербным в компании миллениалов. Молодые и дерзкие, они наперебой рассказывали, как обежали весь Лондон, встретились с миллионом друзей-приятелей со всех концов и окраин. Мне же хотелось сквозь землю провалиться. Вдруг обнаружится, что и субботу, и воскресенье я опять просидела дома с Иэном? Иногда я даже назначала телефонные переговоры на девять утра, чтобы не слушать их болтовню. В сравнении с бесконечными свиданиями-клубами-театрами-галереями мое существование казалось еще более жалким. Последнее время, если кто-то умудрялся задать мне ненавистный вопрос, я беззастенчиво врала: «Виделись с давними друзьями. Хорошо посидели».

Я уже вся извелась, когда вдалеке показалось такси. Украдкой бросая взгляды на дорогу, я стала тихонько продвигаться к обочине, а потом успокоилась — такси никого, кроме меня, не интересует. У публики с автобусной остановки никогда нет денег. Денег нет, а вот времени — вагон. Их жизнь — сплошной круговорот. Мероприятия, знаете ли, сами себя не посетят: выставки, мастер-классы, а еще перепробовать все брускетты авторской работы и обязательно разместить в соцсетях фоточки, в общем, творить направо и налево не покладая рук. От них так и веяло уверенностью и энергией. Это выматывало. Я еще раз оглядела остановку — не претендует ли кто на такси? И увидела тебя. Ты была другая. Тоже уверенная и свободная — наверное, так и бывает, когда родители любой твой чих встречают бурной овацией. И все-таки чувствовалось в твоем взгляде и нечто иное, намек на тоску, бесприютность. Мне вдруг показалось, что хоть ты и одна из них, у нас с тобой есть общее. Ты тоже явно нервничала, что опаздываешь. В тебе удивительно сочетались оба поколения: молода, как они, но в то же время словно старше их и глубже, как я. На тебе была коротенькая кожаная юбочка, помнишь? У меня есть такая же, раньше я, как и ты, носила ее на работу. Ты тоже была бледна. Только твоя кожа в отличие от моей не имела ни единой морщинки, ни единого изъяна, кроме, пожалуй, черной полоски на лбу. Ты приковала мой взгляд. Я словно увидела свое отражение, или точнее, саму себя в прошлом. Не таком уж далеком, но уже безвозвратном. Мне захотелось узнать тебя поближе, выяснить — правда ли мы похожи.

Машина почти подъехала, и я подумала — может, стоит тебя подвезти? Оглянулась еще раз. У тебя был ноутбук в желтой папке на завязках. Ты держала ее одной рукой, а другой нервно теребила тесемки. Переминалась с ноги на ногу, почесывала подбородок. Я уже взялась за ручку двери, но захотела взглянуть на тебя последний разок, прежде чем лондонская суета растащит нас в разные стороны. Кольнула мысль, что твой образ будет преследовать меня до вечера, придется рассказать о тебе Иэну — о девушке с автобусной остановки, которая напомнила мне меня в молодости.

Оказалось, ты тоже за мной наблюдаешь.

Наши взгляды пересеклись, ты закусила губу — оранжевую, как летний закат, и опять почесала подбородок. Потом снова посмотрела на дорогу — не едет ли автобус.

Подвезти, конечно, можно, но о чем мы будем говорить? Хотя ты, вероятно, сразу же уткнешься в телефон, как это у вас принято, и разговаривать не придется. А как, интересно, ты собираешься расплачиваться, если у молодежи вечно нет наличных? Наверно, попросишь номер карты и переведешь. Вполне разумно… Или так уже никто не делает? Может, есть специальное приложение для подобных случаев, которое я, к своему стыду, до сих пор не скачала? А вдруг ты предложишь пообедать вместе, чтобы вернуть мне двадцатку? Съедим по бургеру. Проговорим несколько часов подряд… Иэн бы сказал: «Не тушуйся! Пусть знают наших!»

Да нет, ерунда какая-то. День и так не задался, зачем мне лишние неприятности? Я открыла дверцу и собиралась сесть, но ты вдруг оказалась прямо за спиной. Я даже подпрыгнула от неожиданности, когда ты заговорила:

— Простите, вы ведь едете в южном направлении? Не подвезете меня?

Я успела заметить, что зубы у тебя идеально белые и ровные.

— В принципе да, мне к Боро-маркет, но…

— Отлично! Мне тоже! Ой, только совсем нет наличных…

Поверх твоего плеча я заметила, что бородато-лохматая публика на остановке приходит в движение, недоумевая, как им самим не пришло в голову вписаться в мою машину. Сейчас сообразят скинуться, пошарят в карманах и насобирают горстку замусоленных монеток. Нет уж, лучше взять тебя.

— Ничего, садитесь! — решилась я.

Выбрала из двух зол меньшее.

— Правда? Вы действительно не возражаете?

Я уже согласилась, но ты заставила согласиться дважды. Фирменный прием — его ты не раз еще применишь — а я буду соглашаться и соглашаться. Точнее, один из фирменных приемов.

И вот я уже бормочу «Нет-нет, садитесь, конечно» и послушно двигаюсь на дальнее сиденье. Когда ты пригнулась, чтобы сесть, наши головы почти соприкоснулись, и я почувствовала запах шампуня. Недавно вымытые волосы еще не просохли у корней. От запаха свежести и молодости даже закружилась голова.

Ты воспользовалась моим замешательством и сказала водителю:

— Боро, пожалуйста. Только по Олд-стрит сейчас лучше не ехать. Давайте через Далстон и Грейсчерч.

Потом с милой улыбкой обратилась ко мне:

— Вы не против? Просто на Сити-роуд прорвало трубопровод, видите? — В доказательство ты повертела в руках мобильный. — Если только вы не против…

Телефон с погасшим экраном не слишком меня убедил, и я хотела обратиться к водителю, однако замерла, увидев свое отражение в стеклянной перегородке: уставшая немолодая женщина со старомодным каре на тусклых волосах. Сдала, сама на себя не похожа… Я уже понимала, что ко мне снова подбирается болезнь, хотя признаться Иэну у меня пока не хватало духу. Ощущала я себя примерно как полтора года назад — перед острым приступом. Я тогда продлила рождественские каникулы, потом еще полгода то и дело брала больничные, а потом, когда серая муть сомкнулась и все потеряло смысл, ушла совсем. И теперь я чувствовала, что меня вот-вот снова накроет.

Можно, конечно, обратиться к врачу, да только наверняка он опять посадит на антидепрессанты. Придется заново привыкать к «Циталопраму» [1] с его ужасными побочками — на нем я несколько недель толком не могла есть, ничего не соображала, с трудом вспоминала вчерашний день. Постоянно хотелось спать, я пряталась под одеялом в спальне или на диване, забивалась в темные углы, как больное животное, — искала место, чтобы умереть. К тому же постоянная сухость во рту и полное отсутствие сексуального желания. Таблетки только ухудшили ситуацию, работать стало невозможно. Врач говорил: «Потерпите пару месяцев, обязательно будет позитивная динамика». Мое тогдашнее начальство относилось с пониманием, кроме того, им было не до меня — они искали кому бы продать разоряющийся бизнес. Новые хозяева будут более придирчивыми и менее понимающими.

В конце декабря у меня все еще продолжался отпуск — уже десятый месяц. А надо было вернуться и закрепить позиции до смены руководства. Доказать всем, что я полностью пришла в себя. К январю слезла с таблеток и вышла на работу, хотя в глубине души точно знала: болезнь вернется. Серая муть затаилась и ждала. В день нашей встречи я уже видела ее очертания на горизонте, чувствовала, как она разрастается.