Пять сестер - Елена Арабаджи

– Кендалл, пошла, – прошептал постановщик на ухо первой девушке. И на прозрачном подиуме в голубой каракулевой шубе, отороченной норкой и облегченной тремя тысячами проделанных вручную отверстий, возникла Кендалл Дженнер.

Когда Кендалл дошла до середины подиума, постановщик, не отрывая глаз от экрана и вполголоса разговаривая с кем-то из публики по микрофону, опустил руку Веронике на плечо. Почувствовав нажим, она вся подобралась. Затем он легонько ее подтолкнул, и Вероника сделала несколько первых осторожных шагов на высоченных шпильках. Затем пошла увереннее, следуя намеченной в голове траектории, чтобы справиться с волнением. Краем глаза она видела расплывающиеся лица и вспышки фотокамер. Дойдя до края подиума и замерев перед объективами, Вероника чуть не оглохла от треска фотоаппаратов. Их назойливые щелчки не могла заглушить даже громкая музыка.

Сердце Вероники трепетало. Она ощущала себя невероятно красивой. Наконец-то ее час пробил – теперь у Карла будут ее фотографии в этом великолепном одеянии. Эти снимки появятся в Сети, на страницах журналов, на телевидении. Сойдя с подиума и убедившись, что ее не видно из зала, Вероника со всех ног кинулась в гримерку готовиться к следующему выходу. На все про все в ее распоряжении было всего несколько минут. Костюмерша помогла ей расшнуровать обувь и переодеться. В такие моменты Вероника заставляла себя глубоко дышать и не мешать тем, кто работал с ней бок о бок.

Модные показы всегда были демонстрацией работы модельера. Их проводили для того, чтобы покупатели могли оценить, а затем и приобрести приглянувшиеся образы. Поэтому все должно было быть на высшем уровне. Второе дефиле и все последующие прошли как по маслу.

Когда на сцене вместе с Сильвией Вентурини Фенди появился Карл Лагерфельд, девушки за кулисами выстроились в ряд перед заключительным дефиле. По традиции бросив монетку в фонтан, под аплодисменты публики модели друг за другом вышли на сцену. В конце каждого показа Веронику переполняли облегчение и восторг от участия в успешном шоу. Ее жизнь трудно было назвать спокойной, но Вероника не хотела для себя иной судьбы. В том, что сегодня она оказалась на этой сцене, была заслуга ее прабабушки и давней дружбы длиною в жизнь.

Рим, 7 марта 1933 года

Квартира семейства Белладонна

На пороге своего сорокашестилетия Маддалена Сплендори все еще оставалась привлекательной женщиной с гладкой кожей, пухлыми губами и иссиня-черной копной волос. Лишь взгляд, в котором порой проскальзывали печаль и тревога, выдавал ее возраст.

Робкие лучи мартовского солнца еще не успели пробраться в спальню, где Маддалена нежилась под льняными простынями. Все остальные были уже на ногах – до нее долетал топот слуг, сновавших из кухни в овальную гостиную и обратно. Ее муж по обыкновению уже встал, чтобы за чашкой кофе пролистать утреннюю газету. Сначала Маддалена села, свесив с края кровати длинные, все еще стройные ноги, затем поднялась, накинула поверх плотно прилегавшей к телу ночной сорочки шелковый кружевной халат персикового цвета и босиком подошла к зеркалу, чтобы привести в порядок длинные кудри. Уже много лет настой черного чая помогал ей прятать седину, возвращая волосам их натуральный темный цвет. Еще со времен юности, когда Маддалена прогуливалась по улицам родного Антиколи, роскошные непослушные кудри были ее гордостью.

– Доброе утро, синьора! – раздался голос Лизетты, служанки, спешившей в гостиную с дымящимися тостами. Ответив на приветствие кивком, Маддалена нехотя проследовала к мужу в овальную гостиную.

Прикоснувшись к ручке, она легонько толкнула дверь. В полутемный коридор из высоких окон гостиной мощным потоком хлынули солнечные лучи. От неожиданности Маддалена невольно зажмурилась. Войдя в комнату, она сразу же направилась к круглому столику, за которым завтракал Федерико, держа в руках газету. Не заметив появления жены, тот сосредоточенно просматривал «Коррьере делла сера» и что-то раздраженно бурчал себе под нос.

– Доброе утро, дорогой! – воскликнула Маддалена, усаживаясь напротив.

Оторвавшись от газеты, Федерико улыбнулся.

– Доброе утро, любимая. Прости, я настолько погрузился в мировые новости, что не заметил, как ты вошла. Все это меня порядком беспокоит.

Улыбнувшись, Маддалена налила кофе в фарфоровую чашку.

– Что пишут?

Помрачнев, Федерико сложил газету пополам и бросил на стол, чтобы Маддалена смогла прочесть заголовок на передовице.

– Ты только погляди на это! – возмущенно проговорил он, постукивая по газете пальцем.

– «Безоговорочная победа Гитлера ознаменовала рождение новой Германии», – прочитала Маддалена и вопросительно взглянула на мужа.

– Он все-таки пролез наверх, – пробормотал Федерико. – Как ему это удалось? Ума не приложу! Я полагал, что после затишья в январе мы избавились от него раз и навсегда. А нет, из огня да в полымя!

– Думаешь, это опасно? – поинтересовалась Маддалена скорее из вежливости.

– Даже не знаю. Тут я солидарен с Галеаццо[2]: по-моему, он просто дурак, но посмотрим, что по этому поводу думает дуче.

– Что-то мысли зятя слишком часто расходятся с мнением тестя, – заметила она, неторопливо смакуя кофе. Кухарка-неаполитанка определенно знала свое дело.

– Верно. А все потому, что Галеаццо – представитель новых и передовых течений итальянской политики, – воодушевленно ответил Федерико.

– Ты идешь сегодня в Монтечиторио? [3]– сменила тему Маддалена, не дав мужу углубиться в дебри политики.

– Что? Ах, да-да. У меня заседание в четыре, мне непременно нужно там быть.

– Дорогой, не забудь, мы ждем на ужин Луиджи и падре Ромеи, – напомнила Маддалена, поднимаясь из-за стола и направляясь к дамасскому дивану в стиле Луи-Филиппа, который они год назад приобрели у антиквара в гетто вместе с двумя креслами и кушеткой. Маддалена была в восторге от этого гарнитура. Никто из прислуги не осмеливался ее беспокоить, когда она на нем восседала.

Вдоль выполненных в форме полумесяца стен, благодаря которым гостиная и называлась «овальной», располагались великолепные книжные шкафы из светлого дерева. Там стояли всевозможные книги – от дешевых романов до таких ценных экземпляров, как «Божественная комедия» Данте с иллюстрациями Гюстава Доре.