Сила Солнца: Фантастическая повесть для молодежи из времен недалекого будущего - Николай Андреевич Чайковский

Легко и быстро, как стрела, мчалась по глади Днепра небольшая странная лодка с блестящими металлическими крыльями. В ней что-то ворчало и порыкивало, как раздраженная собачка, а спереди быстро крутился воздушный пропеллер. Серебристые крылья блестели в лучах заходящего солнца, то прятавшегося за высокими, лесистыми днепровскими кручами, то вновь освещавшего широкий простор реки.

В лодке с удобством расположился еще довольно молодой на вид авиатор. Он придерживал руками руль больше по привычке, чем в силу необходимости — лодка шла по воде совершенно плавно.

На лице молодого летчика лежал отпечаток безмерной усталости. С первого взгляда становилось понятно, что он бежал из шумного Киева куда-то далеко, надеясь отдохнуть после каких-то весьма неприятных переживаний и поправить на лоне природы свои надорванные нервы. Крепко сжатые губы выражали решимость. Руки время от времени судорожно сжимали руль, словно оружие, которое вскоре придется обратить на невидимого врага. Изредка голова его бессильно откидывалась на спинку удобного кресла. Непроизвольно закрывались глаза, но только на миг: нельзя давать свободу пусть исправному и послушному, но все же только металлическому коню.

Мимо проносились прибрежные деревни и хутора. Солнечные лучи падали все более косо, отражаясь от воды и блестящих крыльев челнока. Вот подул холодный ветерок и освежил душный вечер середины июня.

Летчик наслаждался прохладой и скоростью. Не впервые ему доводилось плыть или лететь так быстро, что все вокруг только мелькало, и всякий раз он чувствовал облегчение и успокоение. Скорость словно возносила его в недосягаемую высь, вздымала над всей земной суетой. В авиации, означившей громадный прогресс человеческого духа, он видел неисчерпаемый источник высших жизненных ценностей, рядом с которыми должна померкнуть людская ненависть и злоба. Как же часто приходилось ему бороться с этой человеческой злобой, ненавистью и завистью…

Незаметный поворот руля — и лодка приблизилась к левому берегу. Здесь мельче, а следовательно, не так велика опасность встретиться с пароходами; для лодки же вполне достаточно такой незначительной глубины, поскольку она несется будто по самой поверхности воды. Теперь летчик мог вздохнуть спокойнее. Он весь ушел в свои мысли. Хотелось любой ценой забыть пережитое в последние часы, отвлечься от событий, что решат для него роковой вопрос — «быть или не быть». Он выйдет из сражения победителем, с честью, либо…

Но как ни силился он забыть, тягостные мысли, точно рой назойливых насекомых, возвращались снова и снова, и он был не в состоянии их отогнать. Несколько часов назад он все поставил на карту — объявил войну людям, которые были намного сильнее его. Эти люди не постесняются прибегнуть к самым подлым способам борьбы. Ни перед чем не остановятся, как профессор Хрущенко, не побоявшийся обрушить на его незадачливого друга Кружляка лживые обвинения. И Кружляк их не вынес. А все из-за того, что Кружляк отважился выступить против авторитета профессора и защищать права на собственное открытие.

Но он не так мягок и беспомощен, как Кружляк. Он не из тех, кто сдается. Раз уж право теперь на острие меча, он небо и землю перевернет, чтобы отстоять справедливость и добиться своего, а заодно восстановить доброе имя бедного друга…

Перед глазами молодого летчика одно за другим всплывали давние и не столь давние воспоминания. Он видел предсмертное письмо Кружляка, где тот клялся всем на свете, что ни в чем не виновен, и выражал надежду, что правда восторжествует и память его будет избавлена от позора. Ненавистный старик Хрущев, на чьей совести гибель молодого одаренного ученого и несчастье его семьи, — еще узнает карающую длань Немезиды…

Как бросался на него сегодня профессор! Как испугался и побледнел, услышав имя Кружляка!

Ему опять мерещится просторный зал заседаний Инженерной академии. Члены академии собрались в полном составе. Журналисты тесно заполнили свою ложу. Галерея, предназначенная для публики, набита битком. И неудивительно: все пришли сегодня послушать его реферат, все горят желанием узнать об открытии, которое сулит переворот в науке, технике и эксплуатации сил природы.

В углу — небольшой кружок его единомышленников. Все они более или менее подробно ознакомлены с его открытием и убеждены в громадной ценности его работ. Все остальные, вся академия — его противники. Они успели невзлюбить его за прежние достижения, за пришедшую в молодости славу, достигнутую благодаря везению и трудолюбию. Они не могут простить ему новую теорию, опровергающую их устаревшие научные взгляды.

Взять хотя бы их великого научного авторитета, «Нестора украинских ученых», профессора Харлампия Акакиевича Хрущева-Хрущенко. Все хорошо помнят его как крайнего реакционера-«москаля», профессора Киевского университета св. Владимира, черносотенца, выступавшего против всего украинского. Когда же рухнул старый строй, он сменил окончание своей фамилии с «-ев» на «-енко», втерся в доверие к тем, над кем прежде насмехался, и превратился в корифея украинской науки и культуры.

А нынче былое забылось, и Хрущенко стал не иначе как солнцем, вокруг которого вращаются планеты, лишенные своего «я»…

Солнце безжалостно палит, в зале стоит духота, хотя все окна открыты. Седой, как голубь, президент академии тихим, хриплым голосом открывает заседание и начинается долгая и скучная деловая часть. Административные референты деревянными голосами зачитывают с трибуны доклады. Половодье цифр затопляет зал и беззвучно спадает. Кроме самих докладчиков, никто не понимает, о чем идет речь. Когда президент ставит вопрос на голосование, члены академии механически поднимают и опускают руки. Всеобщее любопытство приковано к научному реферату, на который отведена вторая часть заседания.

Административные дела завершены. После короткого перерыва слышится шелестящий голос президента:

— Слово имеет научный референт нынешнего заседания, член академии, инженер Михаил Роздвянский! Господин референт! Займите место на трибуне!

Он вскакивает, как нерадивый школьник, вызванный на уроке учителем. Всей силой воли старается подавить волнение. Глаза слушателей устремлены на него. Он быстро идет к трибуне между рядами кресел. В зале становится тихо.

— Достопочтенная академия! — начинает он. Голос взволнованно дрожит.

Сейчас ему предстоит сказать решающее слово. Через полчаса он услышит из уст этой аудитории приговор, что подарит ему бессмертную славу — или опорочит и обречет на смерть.

Из первых рядов кресел до него долетают вполголоса произнесенные слова: «Новый мессия!» «Гений!» «Видали украинского Ньютона?[14]» Это заставляет его еще больше смущаться.

— Достопочтенная академия! Уважаемые господа! Я осмеливаюсь предложить сегодня вашему вниманию свой реферат, полностью осознавая необходимость данного шага. Кое-кто из уважаемых господ-членов академии относится к моим трудам с недоверием, но я попросил бы всех на некоторое время забыть о моей особе и думать исключительно о деле. Мои слова продиктованы лишь стремлением к научной истине, поводом же для нынешнего