Homeland. Игра Саула - Эндрю Каплан

– При всем уважении, господин президент, я председатель специального комитета Сената по вопросам разведки. Как вы меня собираетесь остановить?

– А так: под толстым слоем дерьма – в таком деле святых не бывает – погребен истинный патриот. Человек, который любит родину. Послушайте, Уоррен, забудем на время о политике. Я президент США и лишь поэтому пришел сегодня в столь неурочный час. На кону национальная безопасность. Остановитесь, пока не поздно.

– Так запросто вы меня ни в чем не убедите. Понадобится нечто более весомое.

– Потому-то я и позвал вице-президента. Билл?

– Сенатор, президент поручил мне рассказать вам все – без утайки, чистую правду. Узнав ее, вы сами для себя все решите. Я санкционировал операцию, она прошла в мою смену.

– А что эта оперативница, Мэтисон? Она предатель? Я всерьез подумываю протащить ее через Суд по контролю за внешней разведкой, запереть в камере и выбросить ключ.

– Ваше право, но учтите: смотрите вы не в ту сторону. Дело не в Мэтисон.

– Бога ради, Билл, в чем же тогда?

– Кстати, и бог тут ни при чем. Наш герой даже не христианин. Он ортодоксальный еврей. Ортодоксальный еврей, который даже не носит ермолки и не следует обычаям иудейской веры. Уже это сбивает с толку. А зовут еврея Саул.

– Саул?

– Мы ведь прислали вам документы, в них – все. Не совсем, правда, все. Господин президент, в вашем присутствии я должен сообщить: мы передали сенатору лишь треть секретной информации. Простите, иначе было нельзя. И пусть мы кое в чем подправили данные, которые в конце концов предоставили, в них – хотите верьте, хотите нет – именно то, что вам нужно, сенатор.

– Что же? Вы про… операцию «Железный гром»? Как по мне, очередная провальная афера агентства.

– Ого, вы так и не поняли! «Железный гром» – это Девятая соната Бетховена, «Джоконда», Сикстинская капелла, а вы и не догадываетесь. Сенатор, это, возможно, была самая блестящая и успешная операция в истории ЦРУ – плод гениального ума. «Гром» спас ход Иракской кампании, если не весь Ближний Восток. Не осуществи мы его, сейчас подсчитывали бы потери среди наших солдат. Престиж Америки пострадал бы как никогда… и это далеко не все. Катастрофа нам грозила куда страшней 11 сентября. Вам бы наградами нас увешать.

– Притормозите, Билл. Раз уж вы с господином президентом пытаетесь выставить плохишом меня, то почему бы для начала не рассказать все в подробностях? Только учтите: переубедить меня сложно. С чего начнем? С операции?

– Нет, начнем с оперативницы, раз уж вы сами о ней заговорили.

Сирийская пустыня

12 апреля 2009 года

Время: 01:32

Низко над пустыней летела пара вертолетов «Блэкхок»: в темноте, на расстоянии сорока метров друг от друга, в семидесяти футах над песком и камнями. Ночное небо скрывалось за тучами, только одинокая звезда светила на горизонте. Пилоты вели машины почти вслепую, на скорости в сто шестьдесят узлов, ориентируясь исключительно на показания допплеровского радара «AN/ASN-128». Прибор считывал рельеф местности: обнаженная каменная порода, песчаные дюны и дома (хотя в этой-то части пустыни последнее – редкость невиданная). Было бы безопаснее подняться на высоту, однако тогда пилоты сдали бы себя на тарелочке сирийским силам ПВО. Даже против одного истребителя местных ВВС у «Блэкхоков» не было и шанса.

Сидевшая у люка Кэрри Мэтисон пыталась унять дрожь в руках. Она уже второй день не принимала таблеток – клозапин, от биполярного расстройства. В «Зеленой зоне», что в Багдаде, она покупала таблетки в небольшой аптеке на улице Хайфы. Там, если владелец по имени Самаль тебя знает, можно достать любое известное лекарство без вопросов. Главное – плати наличкой. «Американские доллары, если можно. Shokran[1]вам большое, мадам».

В красном свете аварийных огней угадывались силуэты спецназовцев: в полной выкладке, с оснащенными ПБС карабинам «М4 А1». Десять человек плюс Кэрри – итого одиннадцать; полный, если можно так выразиться, комплект для «Блэкхока». Цель находилась в пределах боевого радиуса вертолетов – триста шестьдесят восемь миль, – и команда планировала возвратиться в Ирак еще до рассвета. За иллюминатором подле люка, где за станковым орудием калибра 7,62 сидел пулеметчик, царила непроглядная тьма. За гулом мотора и стрекотом лопастей не было слышно вообще ничего.

Вылетев с передовой оперативной базы Дельта – обложенной мешками с песком бетонной площадки посреди пустоты, близ Эр-Рутбы, что на западе Ирака, – они минут пятнадцать назад пересекли воздушную границу Сирии. Пустыня между Эр-Рутбой и Эль-Атибой по большей части необитаема, если не считать беспорядочно раскиданных остановок вдоль 10-го шоссе и лагерей контрабандистов.

Еще до того, как по этим пескам маршем прошли римские легионы, контрабандисты проложили здесь свои пути. Планируя операцию, Кэрри исходила из предположения, что местные племена вряд ли станут звонить силам безопасности; услышав вертолеты, они, скорее всего, попрячутся, решив, что приближаются сирийские летчики. Однако… это было всего лишь предположение.

Руки по-прежнему тряслись. Дьявол! Кэрри намеренно перестала принимать таблетки: ей требовалась абсолютно ясная голова. И в то же время она чувствовала себя странно. Это был первый звоночек: скоро случится заскок.

«Сосредоточься!» – велела себе Кэрри.

Сколько лет она уже гоняется за Абу Назиром, лидером АОИН, «Армии освобождения исламского народа», командиром «Аль-Каиды» в Ираке и первым после Усамы бен Ладена в списке самых опасных террористов. Дело стало глубоко личным. Особенно после того, как близ Фаллуджи взорвали капитана Райана Демпси, дорогого ей человека.

В тот год Кэрри почти поймала Абу Назира, в Хадисе, но террорист ускользнул, точно фантом. Да он и был призраком. И все же она не сдавалась: сама Кэрри, Перри Драйер, шеф багдадского отделения ЦРУ, Уарзер Зафир, мнимый переводчик из посольства США, а на самом деле завербованный агент ЦРУ, и, конечно, шеф Кэрри Саул Беренсон, начальник Отдела разведки по Ближнему Востоку.

Через полтора года после гибели Демпси Уарзер ушел от жены. С одним небольшим чемоданчиком он явился на порог жилища Кэрри в «Зеленой зоне». Это была маленькая квартирка на втором этаже, с видом на улицу Эн-Насир; прямо на разделительной полосе дороги под пальмами тянулись лотки черного рынка, с которых проезжающим мимо продавали автомобильные запчасти, бензин в пластиковых канистрах, оружие и даже презервативы.

– Я не Демпси, – сказал в ту ночь Уарзер. В открытое окно влетал запах масгуфа, жареной рыбы. Уарзер спрятал руки в карманы, точно школьник на первом свидании.

– И хорошо, что не он, – ответила Кэрри. У нее не было мужчины с тех пор, как погиб Демпси. Уарзера она не любила, зато он дарил ей тепло, которого так не хватало.

– Я иракец, член племени Дулаим из Эр-Рамади. То, что я делаю – харам, грех, ты понимаешь? Моя мать плакала, отвернулась от меня. Родная мать! Жена сказала: «Сперва наиграйся со своей американской sharmuta, а уж потом я решу, можно ли тебя простить. Захочу ли я тебя простить». Понимаешь, Кэрри?