Дерзкая пленница - Вирджиния Хенли

— Да, миледи. Когда он вернется, мы должны пожениться.

— Тебя не пугает мысль о замужестве, Эдит? Девушка хихикнула:

— Конечно, нет! Он, в конце концов, всего лишь мужчина, и я больше не могу сдерживать его.

— Ты всегда говорила ему «нет»?

— Мне бы очень хотелось сказать «да». Но вдруг я произведу на свет ребенка до свадьбы! Вы же знаете, что сделает со мной госпожа ваша матушка, — засмеялась она.

Лили вспыхнула от таких вольных речей Эдит.

— А если бы ты не любила того, за кого должна выйти? Ты могла бы разделить с ним ложе?

Девушка пожала плечами.

— Ага, и нашла бы красивого любовника, как только муж отвернулся бы!

Впервые за все это время Лили рассмеялась.

— Ну давай, нужно поторопиться! Не подобает говорить об этом.

Тем не менее, она подмигнула девушке, когда та подала ей тунику, а потом быстро опоясала бедра золотым филигранным поясом и накинула на голову свежее покрывало. Затем сошла в зал. Там собрались одни только женщины. Все мужчины-воины несли дозор вместе с лордом Этельстаном. Лишь несколько старых слуг и мальчиков-пажей прислуживали за столом. В поместье остались также холопы, которые никогда не ходили с лордом в военные походы, так как не были обучены воевать. Но все они трапезничали не в большом зале, а в своих скромных хижинах, у своих очагов.

Эдгар и Мей жили вместе, как муж и жена, вот уже много лет. Хотя Мей и производила на свет по младенцу в год, выжили у них только одна девочка и один мальчик. Эдвина достигла того возраста, когда ее мог выбрать один из молодых холопов, и тогда она познает такую роскошь, как собственная хижина. Юный Эдгарсон, всего десяти лет от роду, все еще был озорником, его переполняла мальчишеская энергия.

Эдгар пас огромное стадо овец вместе с другими пастухами, и сегодня Мей кормила свое семейство сочной тушеной бараниной. Мясо они ели не каждый день, но когда какую-нибудь овцу приходилось прирезать, пастухи тут же делили ее между собой. Они не давали друг другу клятвы хранить это в тайне. В том не было нужды: все знали, что смертью карается воровство. За убийство же наказание куда легче.

Эдгарсон, стащивший из сада несколько груш, протянул одну из них своей сестре Эдвине и впился зубами в другую грушу — сок потек по его подбородку.

Эдгар, разгневавшись, толкнул сына так, что тот полетел через всю комнату.

— Не смей красть! Сколько раз тебе повторять? Эдгарсон поднялся и ухмыльнулся. Эдгар набросился на жену:

— Ты чересчур мягка с парнем! Мало его порешь! Мей в отчаянии заломила руки:

— Да что же это такое! Я хотела, чтобы ты стал конюхом, выучился ходить за лошадьми! А ты целыми днями шляешься по этим проклятым лесам! Не боишься ни зверя, ни человека, ни дьявола! — воскликнула она и притронулась к маленькому мешочку соли, который носила на поясе для защиты от злых духов.

Эдгар пугливо осмотрелся. Этой ночью была его очередь сторожить овец, чтобы уберечь их от волков. Но боялся он не волков, а темноты. Ночи, проведенные им вне дома, всегда были полны ужаса: ведь в лесах и в продуваемых всеми ветрами горах обитают эльфы, всякие чудовища и другая нечисть. Все крестьяне носят амулеты, чтобы защититься от нее. Многие страшатся даже пчел. Правда, Мей и Эдвина не боялись их. Они ухаживали за фруктовым садом, где были сотни ульев, и собирали мед — единственное лакомство, которое они знали. Перебродив, мед превращался в питье, сладкое и вкусное. С их работой была связана только одна опасность — медведь, «мишка», как они называли его, которому тоже иногда хотелось побаловать себя медом. К пчелиным же укусам Мей и Эдвина уже привыкли.

Эдгарсон поднял входной полог хижины, обмазанный глиной, смешанной с соломой, и исчез. Мей перекрестилась, а потом сделала языческий знак-оберег.

— Он даже темноты не боится! — проворчала она.

Вдруг мальчишка опять появился:

— Идите быстренько, гляньте! На небе огонь!

Второй раз за этот день поместье огласилось криками; все его обитатели высыпали из домов — и вдруг замерли. Они увидели, как огромный сверкающий шар перечеркнул небо. Опомнившись, люди в страхе стали осенять себя крестным знамением; поднялся невообразимый гвалт — каждый пытался объяснить, что это значит… И только леди Элисон молчала, пристально глядя в небеса. Она уже поняла ужасный смысл этого предзнаменования.

Лили быстро пробежала вдоль соколиных и ястребиных клеток, взяла своего кречета, сидевшего на жердочке, и сняла со стены путы и колпачок. Хотя час был ранний, сквозь оконца, расположенные высоко в стене, било солнце, обещая, что день будет жарким. В конюшне Лили нашла Эдварда, который уже седлал ее кобылу Зефиру. Они проехали через фруктовый сад и спустились к лугам. Им вслед с беспокойством смотрел конюх. Он знал, что не должен был разрешать леди Лили ездить одной в обществе молодого лорда, но разве у холопа есть какая-нибудь власть над господами?..

Эдвард отпустил своего сокола, и тот умчался на поиски лесного голубя. Лили подняла руку, и ее кречет взлетел на верхушку высоченного бука.

— Его нужно приманить обратно.

Эдвард позвал кречета, но птица, отлетев, уселась на другое дерево, еще дальше.

— Он не очень-то хорошо обучен. — Молодой человек нахмурился.

Его собственный сокол покорно вернулся на зов, и Эдвард положил в сумку, притороченную к седлу, лесного голубя.

Глядя, как ее птица летит в солнечных лучах, Лили отозвалась:

— Не важно! Пусть летит. Если ему хочется свободы, я не стану его удерживать. Хотелось бы и мне улететь вслед за ним.

Эдвард приблизился к ней:

— Лили, мне тоже все это не по душе. Вулфрика с твоим отцом водой не разольешь. Они даже живут в одной палатке и, без сомнения, строят планы относительно тебя.

Лили спешилась; он тоже, посадив своего сокола на седло и пустив коня на волю, в высокие травы. Лили, хотя и знала, что не должно Эдварду видеть ее волосы, сняла с головы покрывало и прислонилась к дереву. Взяв прядь ее волос, Эдвард поднес ее к губам.

— О Лили! Я думаю о тебе и днем, и ночью!.. Она повернулась к нему; в ее блестящих зеленых глазах стояли слезы. Эдвард обнял ее и поцеловал в губы. Она вернула ему поцелуй, и его объятия стали настойчивее. Эдвард и раньше целовал Лили, но такого еще не было. Несколько раз по случаю праздника целовал ее и Вулфрик, но ей всегда удавалось избегать его заигрываний.

— О Эдвард! Если бы я могла выйти за тебя, я бы не боялась.

— Милая, я не вынесу этого! Каждый день видеть вас вместе — у меня сердце разорвется! — Его руки скользнули к ее грудям. — Лили, ляг со мной, ляг со мной сейчас, прошу тебя!

Глубоко потрясенная, она тут же вырвалась из его рук. У саксов высокородных девиц воспитывали в благонравии и целомудрии. И честь была превыше всего.