Вот это поцелуй! - Филипп Джиан

– Я что, доставала ее? Я ей хоть что-нибудь сказала? Я вела себя с ней не так? А ведь я могла такое устроить! Я что, не проявляла супертерпимость? Но я ведь что-то чувствую, извини. Я, наверно, имею право на свое мнение. Имею право, по крайней мере, не принимать все за чистую монету, тем более с восторженной улыбкой. Ты не согласен? Прости, но я все-таки не заслужила, чтобы меня держали за умственно отсталую.

Куда мог завести нас такой разговор? Был ли у меня хоть малейший шанс убедить Мэри-Джо, что она мне нравится такой, какая она есть? И как, кстати, я мог бы убедить в этом самого себя? Однако же это было именно так. Я был не способен выдвинуть хотя бы один-единственный, пусть даже очень слабый аргумент, пригодный для доказательства моей правдивости и чистосердечия в этом вопросе, когда она загоняла меня в угол, но я ее не обманывал. Я был с ней честен, как никто. Насколько я был восприимчив к красоте человеческого лица (между прочим, двойной подбородок Мэри-Джо ничуть ее не портил), настолько же все остальное меня не трогало совершенно. Что, в такое трудно поверить? Во всяком случае, она то и дело пыталась уличить меня во лжи. С упорством мула, который раз за разом устремляется в одну и ту же бездонную пропасть.

Крис, моя жена, взяла напрокат грузовичок приличных размеров и ждала нас. Она воспользовалась моим пребыванием в больнице, чтобы разобрать наши вещи и уложить свои в картонные коробки, образовавшие в центре гостиной нечто вроде шаткой пирамиды. Такие же пирамиды высились в спальне и коридоре.

– Давайте приступим сейчас же, – сказала она. – Поедим потом. А то духу не хватит.

И это было действительно разумно.

Мы занимали третий этаж небольшого коттеджа с садиком в предместье (мой брат Марк занимал второй, над гаражом), и лестница там была крутая. К тому же выстроенная черт-те как, с узкими ступеньками, и закрученная штопором. Я на ней себе чуть почки не отбил и колено повредил. А ведь я всегда предсказывал, что кто-нибудь из нас с Крис в конце концов окажется в больнице из-за этой сраной лестницы, и как в воду глядел!

– Я не заклеила коробки, чтобы ты мог проверить, не взяла ли я чего лишнего.

– Мне нечего проверять, можешь заклеивать.

– Я подумала, что могу забрать часть белья. Как ты думаешь?

– Ну разумеется. Конечно, можешь. Не станешь же ты покупать все заново. Бери что хочешь. Не будь дурой. Забирай все, что тебе нужно.

Пока мы с Крис препирались, Мэри-Джо принялась старательно освобождать квартиру от всего того, что мы с Крис в ней беспечно накапливали на протяжении долгих пяти лет. Все, что мы с ней за пять лет втащили наверх, теперь предстояло стащить вниз; все, что распаковали, теперь надо было запаковать – только уже без всякого пыла. Я напрасно сохранял В себе часть, некоторую часть того возбуждения: стоявшая перед нами задача казалась мне сейчас куда тяжелее, чем в моих самых мрачных предположениях и даже в самых жутких кошмарах. Я бы сказал, несопоставимо тяжелее… Да еще эта проклятая лестница!

Два часа спустя мы все были измочаленные, потные, бледные, как мертвецы. Крис подвернула лодыжку и с трудом передвигалась среди своих коробок, прихрамывая, морщась и кусая губы от боли. Мэри-Джо здорово оцарапала голову, совершая отчаянно-смелый прыжок внутрь грузовичка, благодаря чему я заметил, что ей необходимо заново покраситься, и как можно скорее. Мое бедное колено тоже подверглось тяжким испытаниям. Все мы запыхались, носовые платки хоть выжимай. Откуда-то издалека доносилась музыка, довольно дрянная, это по одной из станций шла ночная передача, но нам было не до концертов. Воздух был влажный, тяжелый, липкий – как раз для переезда, ничего не скажешь. Короче, в нашей маленькой команде зрело раздражение с примесью апатии, нечто вроде отчаяния, не желавшего называться своим истинным именем.

– Ну ладно, девочки. Знаете, что мы сейчас сделаем? Сказать вам, что мы сейчас сделаем, а?

У нас впереди был целый уик-энд. Зачем гробить себя сейчас, когда целый уикенд дрожит на горизонте, как шкурка голубой норки. У нас еще было полно времени… Как бархатная пелерина, усыпанная звездами…

Шатающаяся от усталости, обессилевшая Крис возразила, что эти два дня она намеревалась посвятить мытью стен в своем новом жилище, а также его минимальному обустройству. Я сказал: «Конечно. Мы ведь вечно строим всякие планы. Но они по большей части самым жалким образом рассыпаются в прах».

В конце концов мы отправили Мэри-Джо домой. Разделили по-братски сэндвичи, приготовленные Крис, и пожелали ей доброй ночи. Дважды Крис заверяла Мэри-Джо, как высоко ценит ее помощь, тем более в такой нудной, каторжной работе. Затем, когда моя напарница уже включала зажигание, Крис опять склонилась к ней в синем вечернем свете и повторила, как высоко ценит ее помощь в такой нудной, каторжной, малоприятной работе. Лунный свет делал Крис сентиментальной. Куда же, спрашивается, подевалась та яростная фанатичка, та холодная и непреклонная активистка, божье наказанье цивилизованного мира и кошмар сильных мира сего. Ну ладно, это я глупости говорю. Однако невозможно было отогнать от себя эту мысль, и я продолжал озадаченно смотреть на Крис.

– Если она будет продолжать в том же духе, то в конце концов лопнет.

Мэри-Джо в последний раз помахала нам рукой из машины.

– Ты не согласен? Если она не примет меры, это будет ужасно. Ее же разорвет на кусочки.

Мы с трудом поднялись в квартиру.

– Ужасно для кого?

– Да для нее, конечно.

Гостиную мы, по крайней мере, от коробок освободили. Но теперь там не на что было сесть. Мы оба молча оглядели комнату, я лично с некоторой растерянностью.

Мгновение спустя Крис со вздохом сказала:

– Пожалуй, я пройдусь пылесосом…

– Прекрасно, – отозвался я, – а я пока отгоню грузовичок в гараж.

Когда я вернулся, она слушала сообщения, записанные на автоответчике мобильника, торопливо царапая что-то в записной книжке, сделанной из вторично переработанной бумаги (я мог бы добавить: «любезно подаренной ей магазином биологически чистых продуктов», но я этого не скажу).

Я отправился в ванную, принял душ и возвратился в гостиную. Сообщения закончились.

– Ну, что новенького? – спросил я, так, на всякий случай.

Минувший год возвел между нами почти непрозрачную стену. Наши отношения уже не были такими, как раньше. Ее и моя работа сделали нас почти несовместимыми. Если у моей жены и было что-то «новенькое», то я узнавал об этом последним. Даже если речь шла о рождении ребенка в семье наших друзей, известия от которых приходили все реже и реже… по крайней мере, мне. В самом деле, она наложила на меня эмбарго по всем направлениям, что мне казалось откровенно смешным. И обидным. Это было доказательство того, что ниточка, связывавшая нас, перерезана. Теперь мы дрейфовали в бесконечном пространстве в противоположных направлениях.

Итак, я продолжил разговор: