Сады цветут - Софья Аллилуева

же тогда красиво пели птицы, сидящие на ветках — с такой музыкой не сравнится ни одна великая композиция. Даже Верка Селезнёва, любительница «высокой» музыки, призналась в этом.

Наденька Жданова была в обычной своей манере: задумчива и смиренна, словно сирень у окна, иногда постукивающая своими ресницами фиолетовых цветов. Юра, как и обычно, шел с нею наравне, рассказывая очередную историю об случайно удавшемся научном открытии. Заметив, что сия увлекательная тема не особо завлекала Надю, он спросил её:

— Надь, вот каков философский вопрос: любить или быть любимым?

— Такой глупый вопрос, Юрка. Словно спросил об килограмме ваты и железа.

— Так что же лучше всё-таки?

— По-моему, когда ты любишь, ты чувствуешь и творишь, ты — человек. Любовь необязательно должна быть взаимной, но она есть, витает в воздухе. Она породила войны и примирения; смерти, но и дарила новые жизни. Любовь — это движение. Человек не может стоять на месте, пока он любит. Если он любит человека — он добьётся его внимания, если Родину — её благополучия, если себя — умиротворения. Жизнь — это любовь, поэтому нельзя ответить однозначно. Она просто есть и все.

— А ты сама-то любила когда-то?

— Мне кажется, это так просто нельзя понять. Только через время, оглянувшись назад, когда момент стал просто мыльным отпечатком в памяти, можно сказать, что ты любил этого человека. Ведь любовь — одна из причин, почему человек тоскует по прошлому. Мы все такие существа, которые не хотят жить в моменте. Нам постоянно нужно думать наперед. «А если он или она оставит меня? Что тогда? Может, самому отстраниться, пока не поздно?» — наша спешка губит нашу любовь, и, пожалуй, не только её. А потому и остаются воспоминания, словно наскальный рисунок, свидетельствующий о том, что такое когда-то да было, но внезапно исчезло.

— Ты так мыслишь, будто много раз с таким сталкивалась. Но уверен, что твое мнение основано только на прочитанных книгах и рассказах других девчонок.

— Человеческий опыт, Юрка, только портит человека. Он спотыкается об один камень, но потом начинает бояться дороги, усыпанной цветами из-за того маленького камушка. Поэтому я решила пройтись сначала по чужим камням, чтоб было не так страшно ступать на свой.

Не успел он ответить, как громкий бас учителя прозвучал на пол леса, напоминая об остановке. Перед глазами комсомольцев предстала живая картина, будто с полотен Шишкина: поляна, усыпанная осколками одуванчиков, чернобровые деревья и маленькое озерце, от которого так и веяло ощутимой свежестью. Опустив все свои вещи наземь, мальчишки сразу побежали купаться, оставив девчонок одних на зеленом берегу.

— Как дети малые, что с них взять. — сказала Нина Петрова — девушка веселая и жизнерадостная, её все так и называли по-доброму «Нинка».

ПРИМЕЧАНИЕ:

Отправившись одной из первых добровольцем на фронт, Нина сразу попадет на передовую, где в последние минуты боя выбежит из окопов из-за контузии и будет расстреляна врагом. Даже на могильном кресте её подпишут как «Нинка Петрова: наша веселая, наша полная жизни.». Шли слухи, будто бы она улыбалась, лежа в могиле.

— А потом за таких кто-то да замуж выйдет, вы представляете? Только вот Юрка хорош собой: умный, в Москве учиться хочет. На инженера, между прочим! Да, Надька, ты не против, если я ему теперь читать стихи буду? — усмехнувшись, сказала Марина Плетнева — дочь школьного директора, славящаяся своим капризным характером.

ПРИМЕЧАНИЕ:

Марина Плетнева проведёт пол войны в Москве, зная о ней только из заметок в газетах, но потом, встретив полковника, почти вдвое старше неё, пойдет с ним на фронт, где в нечеловеческих условиях будет работать телеграфисткой. Повенчается в окопах. Встретив конец войны с ребёнком на руках, но без мужа, подорвавшегося на мине, переедет к родителям в Москву.

— Делай, что душе твоей угодно — он не собачка на поводке. Но, как было у Горького: «Рожденный ползать — летать не может.» — сказала Надежда, из-за чего у других вырвался тихий смешок.

— Твой острый язык, Надька, когда-то тебя погубит. — нервно выдала Марина.

— Девочки, давайте не будем ссориться! Мы, комсомолки, должны друг к другу относиться, как к сестрам! Разве Владимир Ильич завещал нам сеять вражду между друг другом? Позор вам! — выдался грубый голос Светы Румянцевой, свято верующей в коммунистические идеи и в правоту партии. Все предполагают, что всё это у неё от родителей — людей, ещё более верных советским идеям.

ПРИМЕЧАНИЕ:

По року судьбы, родителей Светланы еще до войны признают предателями Родины, а сама Светлана, потерявшая, словно Раскольников из романа Достоевского, веру в правую, казалось, идею, найдет пристанище у власовцев. Дальнейшая её судьба неизвестна, но предсказуема.

А солнце все продолжало светить, да и птицы петь тоже. Им все нипочём: ни гул ребят у озера, ни разрушительная, чудовищная Она, унесшая жизни миллионов невинных душ. Стоит ли их за это презирать? — Нисколько. Во всем виноват только он.

Человек.

Его мысль.

Его слово.

Не стоит разглагольствовать насчет того, насколько действия и слова равносильны по своей разрушительности, ибо они могут оказаться совсем ничтожны по сравнению с мыслью. Человек, уже обремененный какой-либо навязчивой мыслью, проигрывающуюся, словно пластинка — убедить в чём-то обратном сложно. Ни действия, ни слова не смогут его изменить. Но он, до мозга костей убежденный в чём-либо, может отравить той же убежденностью весь мир, ибо пустых голов гораздо больше, нежели обремененных. Великое множество павших духом, но достаточно одного мнимого мессии, чтобы все они безоговорочно поверили, что именно он избавит их от всех тягот. Почему так? — Вечный вопрос.

Пока глупого гложет голод, умного кормит мысль.

"Тот, кто любит цветы,

Тот, естественно, пулям не нравится.

Пули — леди ревнивые.

Стоит ли ждать доброты?

Девятнадцатилетняя Аллисон Краузе,

Ты убита за то, что любила цветы."

Е.А. Евтушенко

ГЛАВА 3

Вечерело. Собравшись у костра, молодежь напевала песни и взахлеб читала стихотворения, иногда перебивая друг друга.

— Послушайте, послушайте вот это!

А Надя с Юрой сидели в стороне, молча переглядываясь с хрустальными звёздами.

Первым заговорил он.

— Надь, как же долго мы всё-таки дружим, не так ли? — сказал парень, медленно ложась на убаюкивающую своей мягкостью траву.

— Да, прилично. Почти всю жизнь.

— А если мы вдруг, скажем, поженимся. Мы года будем считать от нашей свадьбы или от момента нашего знакомства? Тогда, считай, стеклянную свадьбу мы уже обошли!

— Ну ты и шутник, Юрка. Какая свадьба? Нам же учиться ещё… —