Казанова - Ален Бюизин

Что же касается работ, посвященных Казанове, то здесь в первую очередь следует назвать неоднократно переиздававшееся у нас эссе Стефана Цвейга, короткое, но незабываемо яркое и очень глубокое. А вот биографии Казановы, которых во Франции, Италии и других странах написано уже не меньше трех десятков, как правило, сводятся к более или менее талантливому пересказу все той же «Истории моей жизни». Выгодно отличается от большинства из них предлагаемая здесь книга французского писателя и ученого Алена Бюизина, называющаяся в оригинале «Казанова, европеец». Отличительными чертами ее является источниковедческая основательность, культурологическая широта охвата материала. Бесспорно, сильной стороной книги Бюизина о Казанове является тот исторический контекст, в который он помещает своего героя. Ален Бюизин прекрасно знает Венецию XVIII столетия, он является знатоком и тонким ценителем изобразительного искусства Италии того времени. В частности, им были опубликованы монографии о выдающихся представителях венецианской школы живописи, современниках Казановы, Тьеполо и Каналетто. Кроме того, его перу принадлежат книги о творчестве крупных французских писателей конца XIX – середины ХХ веков – Верлене, Прусте, Лоти, Сартре, опубликованные в различных французских издательствах в 80—90-е годы. Пожалуй, можно сказать, что он был как никто другой подготовлен к тому, чтобы дать исчерпывающую оценку художественного наследия Казановы, когда появился, как о том мечтал Стефан Цвейг, «надлежащий фундамент», то есть оригинальный текст его мемуаров. Хочется надеяться, что выбор монографии Алена Бюизина оправдает надежды самого взыскательного читателя. В определенной степени можно сказать, что данная книга является подведением итогов исследования жизни и творчества Казановы в западноевропейской литературе.

Следует сказать несколько слов о сносках. Поскольку настоящий перевод рассчитан на широкого читателя, мы постарались сократить до минимума ссылки автора на специальную литературу. Однако ссылки на саму «Историю моей жизни» все же решено было оставить. Ален Бюизин категорически заявляет, что, по его мнению, существует всего лишь два достойных доверия издания «Истории моей жизни». Первое – это издание 1960–1962 годов, которое уже было упомянуто выше, а второе – издание, выпущенное в 1993 году в Париже издательством «Робер Лаффон» в трех томах в знаменитой серии «Букен». Оно было опубликовано вскоре после выхода в свет перевода мемуаров Казановы на русский язык, выполненного А. Ф. Строевым и И. К. Стафф. Поэтому ссылки на текст мемуаров в публикуемой книге даются по последнему парижскому изданию, как и у самого Алена Бюизина. Ведь в отечественной науке пока еще не существует того, что можно было бы условно назвать каноническим текстом перевода «Истории моей жизни». Мы сочли возможным дать единообразный сплошной перевод с французского, включая цитаты из сочинений Казановы, сохранив, тем не менее, в круглых скобках авторские ссылки на мемуары Казановы по парижскому изданию 1993 года, где первая, римская, цифра обозначает том, а вторая, арабская, – страницу.

Т. Д. Сергеева,

заслуженный работник культуры Российской Федерации, профессор Российской Академии театрального искусства

Начало ноября 1998 года. Прогуливаюсь по выставке, устроенной в Ка-Реццонико, великолепном венецианском музее XVIII века на берегах Большого Канала, по случаю двухсотлетия смерти Казановы – «Мир Джакомо Казановы. Венецианец в Европе, 1725–1798». Мне не терпелось ее увидеть, я заранее предвкушал удовольствие от этой выставки, и вот я разочарован, даже удручен. Ценность выставленных предметов неоспорима. Картины великих художников XVIII века Антонио Каналетто, Франческо Гуарди, Бернардо Белотто и Микеле Мариески с изображением пейзажей – панорам Венеции, так называемые ведуты, замечательны, это бесспорно. Жанровые сценки Пьетро Лонги не утратили своей живописности и притягательности. Обнаженные модели Ван Лоо, Буше, Фрагонара все так же возбуждают, а крутобедрая «Одалиска» Буше, изогнувшаяся перед восхищенным зрителем, все так же завлекательна. Предметы, выбранные, чтобы отразить невероятную роскошь той эпохи, зачастую очень красивы. Великолепное серебро, драгоценная фарфоровая посуда, расписанная чрезвычайно изящно, чудесные хрустальные кубки с Мурано, изумительный кувшин для шоколада с батальной сценой, написанной пурпурином, и кофейный сервиз с прелестными галантными сценками, часы с восхитительной резьбой, предметы туалета и несравненно элегантный набор для шитья, искусно изукрашенные табакерки. Костюмы, даже слегка полинявшие, сохраняют все свое очарование.

И все же… Джакомо Казановы, авантюриста, постоянно находящегося в движении, на этой выставке нет, нигде и ни в чем. Здесь все какое-то инертное, застывшее, парализованное. Это симптоматично: если и есть слово во французском языке, которое Джакомо Казанова ненавидит пуще всех других чудовищных словесных порождений революционеров, падких на неологизмы, это именно глагол «парализовать», который он даже называет «патологическим»: