Низвержение Жар-птицы - Григорий Евгеньевич Ананьин

руку, и их сапоги заскользили по влажной траве. Вскочив, двое из них устремились наутек, третий отчаянно потянулся к бедру, где висела сабля. В руке неизвестного, стоявшего между ним и повозкой, свернуло лезвие, и разбойник, так и не успевший выхватить оружие, с воем последовал за остальными. Стреноженные лошади, также испуганные, издавали отчаянные крики, гулким эхом отзывавшиеся в лесу. Человек, ранивший разбойника, подошел к ним и положил ладонь на шею сначала одной, потом другой, и животные затихли, словно признавая нового хозяина.

Издали донесся Федькин рев:

– Я до тебя еще доберусь, попомни, деваха!

Сразу же последовал веселый ответ:

– Смотри портки не потеряй, атаман!

После этого на поляне воцарилась тишина, прерываемая лишь потрескиванием сучьев в костре да еле слышной бранью убегавшей со всех ног ватаги.

Глава 2.

Разбойничья добыча

Девочка, потребовавшая от атамана коней, подошла к костру, который уже угасал, и бросила туда ветки, заранее заготовленные разбойниками. Пламя ярко вспыхнуло и осветило ее стройную фигурку, в которой уже начали проступать черты взрослой женщины, золотистые волосы, заплетенные сзади в косу, и смелый взгляд, который она устремила на мальчика, приблизившегося к ней и обтиравшего после недавней схватки клинок. Несколько секунд они смотрели друг на друга с той уверенной улыбкой, которая бывает только у близких людей после удачного завершения совместно реализуемого дела. Однако мальчик все же решил напустить на себя строгость и преувеличенно сердито произнес:

– Опять, Аленка, вперед лезешь!

– А, почему бы и не потешиться! – беззаботно ответила девочка.

– Боязно за тебя.

– Батюшка так же матушке говорил, помнишь?

Мальчик нахмурился:

– Не трожь родителей попусту.

– Потратился-то сильно?

– На осечку курков ушел один талан, на то, что заставил тех дураков упасть – половинка.

Девочка протянула руку. Лицо мальчика разгладилось, и он сказал примирительным тоном:

– Ладно, потом сочтемся! Стой здесь, я поклажу перенесу.

Он исчез в кустах; Аленка, снедаемая любопытством, вытащила из костра ветку подлиннее и сперва внимательно осмотрела лошадей, затем подошла к повозке. Она представляла собой низкую телегу, какой обычно пользуются крестьяне, только более узкую, что позволяло ей продвигаться в не слишком густом лесу. Плотная ткань, накинутая сверху и закрепленная по бокам, образовывала некое подобие палатки и служила вполне надежным укрытием от любой непогоды. Откинув ткань сзади и закусив нижнюю губу, Аленка залезла внутрь и принялась рассматривать взятую с бою добычу. В глаза бросился беспорядок, характерный для разбойничьих складов, а также полное отсутствие звонкой монеты. Помимо провизии и некоторого количества свечей, одну из которых девочка тотчас зажгла, в повозке были свалены незатейливые предметы обихода простых поселян, награбленные, видимо, в дороге за неимением лучшего. Совершенно не опасаясь внезапного возвращения разбойников, которые были слишком напуганы, Аленка добралась почти до конца телеги, когда услышала слева слабое дыхание. Повернувшись в направлении неожиданного звука, девочка резко выпрямилась от удивления, так, что ее голова уперлась в матерчатый потолок.

– Чего там? – спросил мальчик, беседовавший с Аленкой у костра. Он как раз вернулся, таща в каждой руке по плотно завязанному узлу.

– Иди-ка сюда, Аверя!

Мальчик вспрыгнул на повозку и, согнувшись, подошел к Аленке. Та приподняла свечу.

– Гляди!

Аверя тихонько присвистнул:

– Хлопец! Вроде бы одних с нами лет.

– Похоже, пленник: видишь, как спутан!

– И штаны снизу подрезаны. Отчего бы?

– Ради глума, видимо.

– Дело известное: разбойников хлебом не корми, а дай над живой душой поизмываться. То навоз заставят жрать, то над платьем чего-нибудь непотребное учинят.

– Дай ножик: я разрежу веревки.

– Сам разрежу.

Через малое время неизвестный мальчик был освобожден и от веревок, и от повязки, стягивавшей ему рот. Это манипуляции привели его в чувство; он оперся на локоть и немного привстал. Аверя приложил к его губам бутыль с квасом, как раз подвернувшуюся под руку; спасенный сделал два быстрых глотка, затем отодвинулся к краю и произнес:

– Где это я?

– Уже не у злодеев, – улыбнулась Аленка.

– А Пашка?

– Не ведаем, – пожала девочка плечами. – Ты один тут был.

– Чего Налим хотел от тебя? – спросил Аверя.

– Какой еще Налим? – растерянно промолвил незнакомец.

Аверя фыркнул:

– Да тебя что, на цепи в подвале держали, как вора перед пыткой? Федька Налим – самый лютый атаман: его имя младенцам ведомо, потому как матери им пугают, а ты…

– Полно, Аверя, – вступилась Аленка. – Парню оклематься нужно. Бог ведает, что ему пришлось перетерпеть у Федьки.

– Надобно осмотреть его да проверить, чист ли.

Аленка, опустившись на корточки, взяла руку неизвестного мальчугана, поджав на ней пальцы, кроме указательного и мизинца, которые выставила вперед. После этого она привела свою свободную руку в такое же положение и коснулась своими торчащими пальцами пальцев незнакомца. Он не противился этой процедуре и вел себя вполне безучастно, а с его лица не сходило выражение испуга пополам с любопытством, какое обычно бывает у пойманных зверьков. Аленка покачала головой и выпустила его руку, а затем начала расстегивать пуговицы на его рубашке, делая это несколько неловкими движениями, как будто ей почти никогда не приходилось этим заниматься. По телу мальчика никто бы не смог утверждать, что с ним жестоко обращались; тем не менее, в глазах бывшего пленника отразился такой ужас, словно он увидел страшные раны. Снова подняв взор и пристально посмотрев на Аверю и Аленку, он сказал:

– Ребята, чего вы так вырядились?

Аленка, которой почудилась насмешка в этих словах, произнесла с некоторой обидой:

– На себя бы глянул, чучело!

– Согласно повелению царя Дормидонта все государевы кладоискатели должны носить кафтаны или платья золотых цветов, смотря по мужскому или женскому полу. Чему дивишься? – произнес Аверя тем важным тоном, какой однажды слышал, будучи в приказе, от дьяка, вынужденного урезонивать чрезмерно назойливого просителя.

– Какого еще Дормидонта? Вы издеваетесь? – чуть не крикнул незнакомый мальчик.

– Он дурачок, – шепнула Аленка Авере.

– Да, – незамедлительно согласился тот и вновь обратился к незнакомцу: – Тебя как звать-то?

– Максим. Максим Перепелкин, – последовал тихий ответ.

– Я Аленка, а он – Аверя, мой брат. Мы близняшки, – вставила девочка.

– Обожди, – наставительно сказал Аверя. – Скажи, Максим: отец с матерью у тебя живы?

– Да.

– Где они?

– В Москве.

– Не слыхала о такой деревне. Должно быть, далече, – вымолвила Аленка. – Что теперь будем делать?

– Здесь его бросать нельзя: или зверье растерзает, или опять схватят лихие люди, – ответил Аверя. – Возьмем с собою: может, по пути и очухается. А нет – встретим доброго человека, которому нужен работник, да у него и оставим.

– А я, пожалуй, помолюсь за него, – добавила Аленка. – Давай, поехали: тут ночевать у меня нет охоты.

Аверя запряг лошадей, вскочил на