Вальпургиева ночь - Ксения Эшли

И вот наконец спустя три года Дарок, измученный донельзя бесконечными сражениями, полностью искупив долг перед наместником, возвращался на родные земли, чтобы в итоге зажить здесь спокойной жизнью.

Рядом пьяный голос громко затянул строчку непристойной песенки. Дарок, уже предвкушавший вкус домашней еды, сдвинул черный брови и поглядел влево. Его друг, Брэшен Рид, с трудом державшийся в седле от выпитого не одного кубка вина, открыл рот и во всю глотку стал распивать очередную песенку фривольного содержания, которыми он потчевал своих друзей на протяжении вот уже нескольких часов. Брэшен, как и Дарок, был младшим отпрыском в своей семье, вот только бедняге Риду выдалось стать восьмым сыном старого эрла, чья исхудавшая вотчина была заложена и перезаложена благодаря разгульному образу жизни вождя. Брэшену грозила жизнь на молельном поприще, служителем Орпы. Военный поход, обещавший отличное вознаграждение от наместника всем его участникам, стал настоящим подарком для последнего сына разорившего эрла. Там он познакомился и подружился со своим братом по оружию, Дароком Кларком, а после окончания похода с радостью принял его предложение отправиться вместе с ним в Маам Кросс.

Дарок, глядя на пьяного друга, чья кудрявая шевелюра качалась на ветру вместе с плохо державшейся на шее пьяной головой, тихо ухмыльнулся и перевел взгляд на третьего участника их компании. Олав, могучий воин с кустистой бородой, глянул на друга суровым взглядом ледяных серых глаз и снова уставился на дорогу. Если он и не одобрял поведения Брэшена, то ничего не сказал по этому поводу. Этот двухметровый гигант с крупным телосложением и пятернями с две ладони Дарока вообще был на редкость молчаливым. Потому-то Дарок даже фамилии его не знал, не говоря уже о том, кто он и с каких земель родом. В одной из битв он спас Олаву жизнь, тем самым заслужив вечную преданность воина. Когда Дарок предложил и ему присоединиться к ним с Брэшеном, то солдат-исполин ответил лишь утвердительным кивком, так и не спросив ни о чем.

Встречный аромат дымка заставил Дарока растянуть полные губы в довольной улыбке. Кажется, его уже встречают. Видимо, сторожевой на башне заметил приближение троих путников с флагом Маам Кросса и известил об этом хозяев. И те теперь суетятся, подгоняя слуг, готовясь к встрече Дарока и его спутников. Да уж, за время похода он успел позабыть вкус домашней еды. Интересно, что жена брата и его племянник подадут на стол? Может, мясо на углях или похлебку? В животе мужчины заурчало в предвкушении. Давно он не едал славной похлебки.

Но стоило утреннему туману развеяться с первыми лучами солнца, и уже ничто не скрывало от Дарока вид родного дома, сердце мужчины тревожно сжалось. Тот белый дым, что изначально он принял за исходивший от домовых котлов, теперь в свете утренней зари выглядел совсем иначе. Столбовой поток сизого цвета пускали в Маам Кроссе только в определенных случаях, и носил он имя «погребальный».

— Вперед! — скомандовал Дарок, так если бы вел свой отряд в атаку, и пришпорил скакуна.

Олав, который всем своим видом давал понять, что в любой момент готов к бою, устремился следом за вожаком. И даже Брэшен, стряхнув хмельной туман, пустил своего коня галопом вслед за остальными.

Чем ближе они становились к воротам крепости, тем сильнее сжималось сердце Дарока. Нет, только не Нил, молил он про себя. Вопреки голосу разума, твердившему ему, что только в честь похорон вождей кланов или их ближайших родственников в Маам Кроссе пускали такой прощальный дым, он впервые в жизни обращался к Матери Прародительнице, умоляя ее не лишать его последнего кровного родственника. Это потом со стыдливой горечью он будет вспоминать, как упрашивал Орпу, чтобы на месте его племянника оказался кто угодно из Левенвортов или Ротерстоунов, но только не Нил. Ради всех святых, только не Нил! Но каждый шаг его скакуна лишь приближал мужчину к трагедии.

В крепости хозяина встретили в молчаливом приветствии. Едва спешившись, Дарок бросился в дом, где и застал свою невестку в черной вуали. Он не сразу разглядел ее во мраке главного зала. Когда последний раз он стоял здесь, прощаясь с отцом и остальными родственниками, комната была наполнена светом и теплом, теперь же даже слабый утренний луч не проникал сюда из-за наглухо зашторенных окон.

Туда-сюда сновали слуги. Все приветствовали своего господина быстрыми кивками и поклонами, но женщина, сидевшая у окна, не слышала ничего, полностью поглощенная своим горем.

— Эмма!

Невестка отняла руки от лица и подняла на него некогда прекрасные синие глаза, ныне выцветшие и безжизненные, и на секунду Дарок подивился, насколько изменилась жена его брата. Та молодая женщина, что он видел последний раз, купавшаяся в любви своего мужа, счастливая мать семейства, исчезла навеки, и на ее месте теперь была лишь тень от прежней Эммы, которую он знал. Рано постаревшая, сгорбившаяся, с сединой в волосах, потухшим взглядом, впалыми щеками и опухшим от слез лицом, женщина заставила себя подняться с кресла и выйти навстречу деверю.

— Дарок! Мы не ждали тебя так рано, — она протянула ему навстречу руки, и мужчина склонился, чтобы поцеловать их.

— Эмма, скажи мне, что произошло? — потребовал мужчина, хотя и сам знал ответ. Знал и боялся его услышать.

В ее глазах мелькнуло что-то, и Дарок сразу догадался обо всем. Всегда сдержанная и невозмутимая, умеющая держать свои эмоции под контролем, при виде единственного живого родственника, женщина больше не могла скрывать своих чувств.

— Нил, — прохрипела она и с громкими рыданиями бросилась на шею деверю.

Дарок сграбастал невестку в медвежьи объятия и остекленевшим взглядом уставился в пространство. Олав и Брэшен подоспели как раз в тот момент, чтобы стать невольными свидетелями печальной сцены. Обливаясь горькими слезами на плечах у младшего брата покойного мужа, Эмма полушепотом, обрывочными фразами передала причину гибели ее единственного сына. Все, что Дарок смог разобрать, было, что его племянника нашли в одном из трактиров города, якобы упившегося вусмерть. Но задолго до гибели, Нил будто голову потерял, влюбившись в какую-то девочку из города. Парень был словно одурманен, целыми днями пропадал вне дома, забросив дела Маам Кросса и не слушая мать.

— Кто? — спросил Дарок не своим голосом.

Эмма перестала плакать и замерла в его объятиях. Мужчина скомкал в кулаках ткань ее черной туники, отрешенно уставившись в одну точку. Ответа невестки так и не последовало, но Дароку не нужны были подтверждения своих догадок. В этот момент он точно знал, кто погубил его единственного близкого родственника.

Драгонешти!

В эту самую секунду что-то очень важное надломилось в нем, и наружу вышло все то, что годами было скрыто даже от него самого. Тогда он поклялся себе и всем своим погибшим родственникам, что сживет со свету этот проклятый род. Теперь Дароку предстояло стать эрлом, и он потратит свою жизнь на дело, начатое его праотцами. Он не умрет, пока на этой грешной земле не останется ни одного, кто бы носил имя Драгонешти.

Шанталь Скрогинс Драгонешти, согнувшись пополам и тяжело дыша, волокла по земле две огромные еловые лапы. Еще чуть-чуть, ещё немного, вот уже и дом не за горами. Точнее, Дом. Девушка нахмурилась, думая о своем жилище. Дом сегодня капризничал. Шанталь с утра не могла ничего найти — вещи лежали на других местах, там, где им вообще не следовало находиться; дверцы тумбочек и шкафов не открывались; посуда гремела на полках, а печка пару раз устраивала бунт, выпуская дым не в трубу, а в комнату.