Лунный князь. Беглец - Виктор Харп

Солнце прорывалось сквозь резные листья огромной кроны какого-то дерева, глаза слезились от яркого света, а от нагретых за день охряных досок сторожки отвратительно пахло горячей краской. Олифой, вспомнил. Надо же, название дерева забыл, а это – помню…

Я нащупал единственное имущество, чудом оставшееся при мне: нож и кольцо, завязанное хитрым узлом в подол замызганной рубахи. Кольцо – моя последняя надежда.

Пес ворочался, репьи царапали мой израненный бок, но сил отодвинуться не было. Все они уходили на то, чтобы собрать из осколков мою жизнь. Ясно было одно: лишившие меня памяти не затронули то, что касалось Подлунья.

Я помнил до мелочей мою жизнь в Нертаиле, перемежавшуюся с походами – император с младенчества брал нас с братом на очередную войну. Легко вспомнился язык, а ведь, если в Линнерилле я говорил на другом языке, должен остаться акцент.

Смотритель изредка подходил, приносил воды. А поняв, что подобранный парень умирать не скоро соберется, вздохнул:

– Раз не помер, выживешь, стало быть. Когда ел-то последний раз?

Я промолчал, тщетно пытаясь вспомнить.

Старик накрошил немного хлеба в кружку с оставшейся на дне водой.

– Ешь. Много сразу нельзя.

Я съел, и тут же меня вырвало.

– Помрешь, стало быть, – пожал он плечами.

Под вечер он вынес бадью с водой, остриг мне спутанный колтун волос, помог помыться. Под корками оказалось не так и много ран, зато множество синяков всех оттенков от желтого к фиолетовому. Порезы на ребрах уже затянулись, оставив белые шрамы. Я же не человек, на мне все заживает куда лучше, чем даже на собаке.

В дом я вошел, опираясь на старика, но зато на своих ногах. Смотритель уложил меня на постель и напоил жиденькой похлебкой.

– Как зовут-то тебя, мертвяк? – угрюмо спросил он.

– Не помню.

Он кинул острый и очень умный взгляд из-под седых бровей.

– Ну, скажешь, как вспомнишь. А пока буду звать тебя Лостер. Внука моего так звали. Помер он. Сколько тебе лет?

На этот раз лгать не пришлось:

– Не знаю. А какой сейчас год?

– Пять тысяч тридцать второй от спасения мира.

Я ужаснулся. Мне семнадцать! Десять лет кто-то украл у моей памяти!

– Переодеться бы тебе надо, Лостер. Тут кое-какая одежонка имеется, от прежнего паттера осталась. Ветхая, да все лучше, чем твое рванье. Примерь, – смотритель открыл сундук в углу, вытащил штаны и рубаху. А пока я одевался, он подошел к полке с горшками и вытащил тряпичный сверток. Развернул. На тряпице блеснул узорный металл. – Твое, парень?

Я узнал мамино кольцо и жреческий нож с узорчатой рукоятью и узким лезвием, испещренным рунами. Наверняка старик вытащил их из моих лохмотьев. Глупо. Как все глупо!

– Не мое. Подобрал я это, – сказал я. И совсем не лгал.

Кольцо я поднял в святилище с горстки серебристого праха, оставшегося от матери, рассыпавшейся после того, как Ионт ударил ее этим ножом. Я вырвал его из груди брата, когда коронованный жрец, принеся и его в жертву, отвлекся. И не знаю, какая сила вошла в меня в тот миг, кто направил мою слабую мальчишескую руку, но она не дрогнула, полоснув императора по горлу. И я спасся. Бежал в древний Лабиринт Нертаиля, о котором ходили самые жуткие слухи.

И там Тьма укрыла и поглотила меня.

– Стало быть, подобрал… Кольцо императрицы Сеаны и ритуальный нож жреца Эйне, – глаза паттера под лохматыми бровями смешливо заблестели. Он показал на ком грязного рванья. – Твое счастье, что могильщики не поняли, из какой ткани сшита эта одежда. Я пытался сжечь ее, но она не горит. Ты побывал за Небесными Вратами, парень.

Я пожал плечами:

– Понятия не имею, что за одежда. Я бродяга. Попал в переплет, был избит. Очнулся, а тут такое…

Он сел на табурет у стола, грубо сколоченного из струганных досок.

– Вот ведь, Лостер. Я всю жизнь, почитай, думал, почему одни поднимаются выше других? Почему власть им дана над людьми, за какие такие заслуги? За душу, может быть, светлую или сердце чистое? А сегодня, глядя на тебя, понял: лгать они умеют в глаза, не дрогнув. Вот и вся хитрость.

Я не пошевелился и смотрел прямо. Разве я лгал?

Смотритель улыбнулся.

– Я ж тебя сразу признал, хоть и вырос ты и даже поседел чуток, – старик, протянув жилистую руку, коснулся моих волос. – А признал потому, что десять лет назад, когда императора Ионта и одного из принцев-близнецов хоронили, видел такое же лицо, только совсем мальчишеское. Говорили, зарезали их жрецы Эйне, да многие в столице не верили. Зачем, мол, это тем, кто кукловодом императора стал, а с его смертью власть потерял? А теперь, – старик кивнул на жреческий нож. – Теперь ясно, что так и было. Говорили еще, что второго принца похитили. А ты, значит, спасся, незнамо как. Так неужели ты думаешь, что кто-то из нас, слуг Единого, тебя выдаст?

Я срочно сменил тему.

– А кто сейчас император?

– Ардонской империи уже нет. Развалилась после смерти Ионта. Теперь это дюжина королевств и княжеств мелкого пошиба, как и было до Завоевателя. Самое крупное – королевство Нертаиль, по имени прежней имперской столицы. И сейчас как раз идет война Нертаиля с князем Энеарелли.

При упоминании этого имени сердце дрогнуло и едва не выскочило через горло. Мой дед жив! Я не смел и надеяться. Знал еще с детства, что Ионт, когда захватил замок князя Энеарелли, бросил его в каземат, а его дочь, княжна Сеана, стала военной добычей императора и моей матерью. Ионт любил похваляться нам с братом своими подвигами: учил наследников.

– Кто же ведет войска Нертаиля, благой паттер?

– Интересные вопросы для простого бродяги, – усмехнулся смотритель, намекая, что любопытство кошку сгубило, и я позорно вышел из роли. – Власть у нас взял герцог Стиган из старой аристократии. Через год его короновали, вот только мало кто из герцогов да князей признал его как короля. Междоусобица у нас. Князь Дорант Энеарелли завоевал уже весь юго-запад.

«Зачем это деду? – задумался я. – Не Гончары ли его подбивают?»

– И ведь мало нам войны, так еще и эпидемии лютуют, – говорил смотритель. – Вчера вот здешний смотритель помер, так я за него пока. Нельзя тебе тут оставаться, Лостер. Опасно. Найдут тебя Гончары и дарэйли. Их, кстати, много в войске князя Доранта.

«И почему я не удивлен? А ведь не случайно паттер вспомнил о дарэйли», – усмехнулся я, переспросив:

– Дарэйли? Расскажи.

– Неужто не слышал никогда?  – старик, мягко улыбнувшись, принял игру в «я не я, и рожа не моя». – Можно сказать – духи, запертые в плоть человеческую. Гончары называют их сосудами с дарами бога Эйнэ. Они только с виду как люди, но всегда парами рождаются, близнецами. Ты в своем дворце играл в чет или нечет?