Циян. Сказки тени. Том 1 - Войцех Сомору

– Я не хочу быть послом, отец!

– Что?!

– Я. Не хочу. Быть. Послом. Или учёным. Я хочу воевать.

– Чушь. Ты не в состоянии даже оружие со стены снять.

– Я научусь!

– Не обсуждается. Марш во двор!

Опять во двор. Кан вздохнул, молча поклонился и вышел из кабинета, спиной чувствуя провожающий его взгляд отца. Всё в той же пижаме вышел во двор дома и привычно встал на колени, снова тяжело вздохнув и прикрыв глаза. Ничего он не понимает, а вот Кан всё понял ещё в тот момент, когда схватил древко. Ему нет смысла бежать от Чудовища. Если оно везде, даже во снах, то это не поможет. Надо стать сильнее. Надо прогнать его. Стать таким, чтобы его не сожрали. И как этому помогут знания учёного или навыки посла? Бред. А вот гуаньдао… Это – оружие. Это – другое. Воины сильные, быстрые, они ничего не боятся. Он тоже хочет ничего не бояться, так что выбор тут очевиден. Даже если каждый день придётся стоять на коленях перед отчим окном за несоблюдение сыновней почтительности, он не сдастся. Разве не отец всегда учил его стоять на своём? Хватит с него кошмаров. Подвалов. Страха.

Ему уже целых шесть лет, и он твёрдо уверен в своём выборе.

– Смотрите-ка, сынок шэнми выполз!

– Иди сюда, недомерок, где твой папочка?!

– Трупы с пиявками, небось, пожирает.

– А шэнми едят пиявок?

– Конечно едят. А ещё червей с могил.

– Врёшь!

– Да ни в жизнь! Мой отец так говорил. Эй, Кан, струсил? Кому сказали, иди сюда!

…И так каждый день. Кан поморщился, продолжая идти и смотреть прямо. Не ускорил темп, только про себя начал считать до десяти. Он выше этого, выше, выше… С глухим ударом в затылок прилетел комок грязи, и мальчишка замер, а затем медленно повернулся к сыну и племяннику министра экономики, что скалились на него. Ну и уроды! Один жирный, другой тощий, хоть истории про них трави. Но вот же, пушок под губами уже появился, длинные, как бамбук, не то, что он. Ладно. Вырастет, будет выше и сильнее, чем эти, он всем им покажет. Потом.

– Чего ждёшь? Ещё приглашения?

– Ты не прав, Сяо… – Кан улыбнулся, ну точно как отец – вроде мягко, а по глазам видно, что сейчас вгонит нож в горло. – Шэнми не едят пиявок. Или червей. Они человечину едят. Све-жу-ю.

– Что-о-о?!

– Да. Человечину, – Кан сделал шаг в сторону мальчишек, и что-то в его фигуре заставило их отступить. – И очень важно, чтобы она была свежей. Ты же сам говорил, что трупы пожирают? Это неправда. Нужны живые дети. Смышлёные. Те, что видели солнце и знают, как радоваться. Тогда получаются самые сильные тёмные ритуалы. Взрослые уже хуже, а вот щенок твоего возраста подойдёт идеально, – ещё шаг вперёд. – Но это только мясо. А жир топится на ритуальные свечи, кости толкутся. А знаешь, что можно сделать с сердцем? Показать?

– Да ну тебя в Бездну, психованный!

Мальчишек как ветром сдуло, а Кан поморщился и стряхнул с затылка грязь, с презрением глядя на дом министра. И это он ещё до тренировочной площадки не дошёл.

***

Каждый его день начинался и заканчивался одинаково. Спал Кан катастрофически мало, а всё потому, что вставал ещё до рассвета, завязывал себе глаза и отрабатывал удары и стойки во дворе. Сестра, поймавшая его за этим престранным занятием, однажды свесилась через перила и ехидно поинтересовалась, что за дурная идея опять пришла в его пустую голову. Объяснений, конечно, не получила, как и через день, и через неделю, пока не притащила за рукав сонного отца, догадавшись, что уж ему-то в ответ Кан промолчать не сможет.

Пойманный за шиворот озадаченным Аманем, мальчишка сознался, что это не просто так, и он всё-всё понял и предусмотрел. Он так благодарен отцу за то, что тот смилостивился и позволил ему начать учиться военному делу (всего-то и потребовалось суток пять, хоть и не подряд, постоять на коленях и выслушать целую серию нотаций о том, какой он болван). Но вот беда – что делать воину, если против него окажется такой же, как отец? Магия – опасное оружие, особенно против человека, будь у него в руках хоть самый распрекрасный гуаньдао. Печати шэнми одним своим видом способны либо глаза выжечь, либо разум отнять, – отец сам говорил. А значит, надо быть готовым драться вслепую.

Амань эту речь восьмилетнего воителя выслушал скептически, заявив, что сын его беспросветно находится разумом своим в тяжёлой хвори. Но раз ему нечем заняться в такую рань, а сестре его, судя по всему, тоже, то вот пусть она его и колотит. А тот, кто не может побить девчонку, шэнми тем более не победит. Сюин предложение восприняла с совершенно излишней радостью и вот уже которую неделю избивала его бамбуковой палкой.

Получив порцию синяков от сестры, Кан завтракал и встречал преподавателей, потому что те послабления, которые допускались для мальчиков, отдавших предпочтение службе армии вместо службы в кабинете, на него, по мнению отца, не распространялись. Хочет махать оружием – прекрасно, но он не позволит своему сыну стать таким же безграмотным идиотом, как эти недоразумения рода человеческого, что растут в генеральских семьях. Разобравшись с классической литературой, каллиграфией, историей и прочими науками, Кан шёл к преподавателю фехтования, а от него уже полз домой. Если отец был дома, доползал он до того самого подвала, где с завязанными глазами учился по выжженным на земле печатям повторять заклинания. И хотя каждый раз, когда он спускался вниз, сердце его сжималось, – Кан молчал. Засыпал он уже без сил, слабо чувствуя собственное тело, а голова и вовсе отказывалась работать.

Так было день за днём. Пока в его жизни не появился этот проклятый Бай.

***

Бай перешёл к его преподавателю, когда Кану почти исполнилось девять. Он и его дружки – каждый старше Кана на три года минимум, все из военной аристократии, – появились на пороге тренировочного дома жарким летним днём. И первое, что они сделали – затащили «сынка шэнми» на задворки и от души избили мешками с песком, настоятельно посоветовав не позорить их призвание и убираться вон читать свои книжки.

– Думал, меня смутят твои пугалки? Ни-че-го ты не можешь, знай своё место, – сплюнул Бай, бросая сжавшегося на земле мальчишку.

– Да пошёл ты…

– Только вздумай взрослым вякнуть, тень папочки! Неделя тебе, чтобы исчезнуть, или побрею налысо, помяни моё слово.

Кто-то из троицы пнул его в бок на прощание, но Кану уже было всё равно. Кое-как встав, он принялся стряхивать с себя пыль, морщась от боли и думая о том, что впереди ещё тренировка, а рёбра как-то нехорошо болят. Плохо. Следов гад не оставил – видимо, Кан не первый. Нет уж. Обойдёшься. Сжимая под палящим солнцем деревянный меч и в который раз повторяя выпад, Кан впервые думал не о Чудовище. Оно осталось в тенях подвала, но сейчас, при свете дня, появилось ещё одно: стоит рядом, скалится и поджидает его. Кан упорно взмахивал мечом снова и снова, погружаясь в какой-то гипнотический транс, чтобы отвлечься от прыщавой рожи. Он пришёл сюда не за тем, чтобы сбегать от каждой проблемы. Рёбра болели, перед глазами расплывались алые круги, но он что-то осознал окончательно. В этом ухмыляющемся уроде он видел всех, кто дразнил его. Всю эту аристократическую шваль, растущую в домах по соседству, не способную смириться с тем фактом, что проклятый и его семья могут не гореть на костре, а служить Императору. Его не признают ровней. Никогда. А ведь его род не менее древний, чем у того же Сяо. И всё почему? Потому что они боятся. Но не Кана, – в этом-то и заключается самая большая проблема. Неделя, значит… Хорошо.