Барды Костяной равнины - Патриция Энн Маккиллип

На полпути через реку он выступил из промозглой мути тумана, серой воды и камня на простор изумительно яркого света.

Длинный открытый паромобиль, кативший навстречу, крякнул на Фелана клаксоном и выпустил в воздух струю пара. Увидев за рулем принцессу, Фелан помахал ей, но машина тут же исчезла в полосах тумана позади, увозя бригаду археологов к месту загадочного отцовского проекта. Оставалось только надеяться, что Иона не подвернется им под колеса. Другого движения по этому мосту – мосту к руинам воспоминаний, в царство заросших травой призраков далекого прошлого, давно исчезнувшего из памяти живых – не наблюдалось. Чем мог привлечь отца этот унылый клочок земли в сердце большого города? Этого Фелан и вообразить себе не мог.

Столица королевства, необозримый Кайрай, сверкавший под солнцем буйной радугой всевозможных оттенков мрамора, краски и кирпича, занимал собою половину огромной равнины по обе стороны реки Стирл. Вдоль пирса выстроились шеренгой торговые корабли – паруса убраны, машины безмолвны, грузчики деловито снуют по трапам вверх-вниз. Другие суда, следуя за отливом, двигались вниз по Стирлу к морю, поднимали паруса – яркие, неповторимые, будто крылья бабочек. Рыбацкие лодки, элегантные барки, быстрые юркие рыночные ялики скользили по речной глади от берега к берегу. На вершине единственного в городе холма высилась древняя школа – толстостенное здание, обнимавшее полуразрушенную башню, тянувшуюся вверх темно-серым мазком на фоне ярких стен более поздних столетий. Туда-то Фелан и направлялся.

По ту сторону моста начинались шумные людные улицы, и здесь он сел в трамвай-конку, идущий до школы на холме.

Мантию, книги и записи он держал в одном из дубовых шкафчиков, тянувшихся рядком вдоль стен профессорской – просторной комнаты в монументальном серо-розовом здании, выстроенном на деньги и названном в честь отца, Ионы Кле. Несколько прочих учеников-преподавателей тоже облачались в мантии, зевая и ворча по поводу раннего часа. Все они, как и Фелан, почти закончили годы учебы – им оставалось лишь овладеть последним предметом, прочесть один-два учебных курса да написать итоговую исследовательскую статью, после чего они смогут выйти в свет и назвать себя бардами. Их мантии, надеваемые поверх одежды, все еще были ученическими – зелеными с золотом. Однако, как мэтрам на практике, им дозволялось носить мантии небрежно, нараспашку, выставляя напоказ кожу, домотканые рубахи, шелка и парчу – порой засаленные и потрепанные не меньше, чем их владельцы.

Роясь в бумагах и книгах, Фелан услышал собственное имя и рассеянно оглянулся.

– Ты уже выбрал тему итоговой работы? – спросил подошедший юноша. Он был превосходным музыкантом, потрясающе старательным и прилежным во всем, кроме того, что не относилось к музыке. – Я ненавижу историю. Ненавижу чтение. А превыше всего ненавижу писать. Просто в голову не приходит мысли, ради которой я смог бы дни напролет сидеть за столом с пером в руке и выводить бесконечные фразы, которых не прочтет никто, кроме одного-двух мэтров – и то лишь по обязанности. О чем будешь писать ты? Ты уже выбрал?

Фелан пожал плечами.

– О чем-нибудь простеньком. Лишь бы с учебой покончить.

– А о чем это – о простеньком? – умоляюще спросил юноша. – Скажи же!

– О стоячих камнях.

– О камнях Кайрая? – вмешался в разговор еще один из коллег. – Уже было. Как минимум раз в десятилетие за последние пять сотен лет. Что о них можно сказать нового?

– Как знать. Да и кому до этого дело? И, кстати, Кайрай ни при чем. Я исследую стоячие камни Костяной равнины.

Мрачная девица, учившая начинающих нотной грамоте, застонала.

– Дважды в десятилетие за последние пять сотен лет.

– Прямо как отец, – улыбнулся Фелан. – Он сказал в точности то же самое, услышав, о чем я собираюсь писать. Но это проще всего: самое трудное уже сделано до меня, и думать над статьей не понадобится.

– Так ты еще и не начинал? – догадалась девица.

Фелан покачал головой. Последовала недолгая пауза.

– Как такое возможно? – резко спросила девица. – Такой поразительный дар – и так мало амбиций…

Зажав под мышкой бумаги и книги, Фелан запер шкафчик, одарил девицу очаровательной насмешливой улыбкой и отвернулся. Стоило ли объяснять, что вся его жизнь вплоть до сего момента шла по указке отца?

Фелан давно оставил попытки понять Иону. Довольно было и того, что отец решил его судьбу еще в пять лет, без всякой жалости отдав в Школу-на-Холме, пообещав сыну свободу и богатство, если тот осилит многолетний учебный курс до конца. И вот, после всех этих лет, до конца осталась какая-то пара шагов: прочесть еще один скучный учебный курс да написать итоговую работу. Сто раз он был на грани ухода из этой школы – и сто раз предпочел остаться. И всякий раз самой убедительной из причин – куда более привлекательной и веской, чем все отцовские посулы – оказывалась мысль о том, что, поступая, как велит Иона, он сумеет разгадать хитросплетения отцовского сознания и наконец-то научится понимать его.

Однако некоторое время назад, как это ни горько, пришлось признать поражение. Теперь Фелану хотелось только одного: в последний раз выйти из Школы-на-Холме на улицы Кайрая и никогда больше туда не возвращаться.

Согласно традиции его уроки проходили в дубовой роще на вершине холма (по крайней мере в те дни, когда не было дождя). По мнению школьного эконома, в роще сменилось уже пять поколений дубов. Взглянув через лужайку, Фелан увидел, что ученики уже расселись под деревьями и ждут. Огромные золотистые ветви, способные притягивать молнии, с громом ломавшие их, укрывали землю густой паутиной теней – казалось, ученики, сидящие в траве, запутались в ней, сами того не ведая. Ветви, оброненные парой старейших дубов и ради создания нужного колорита не тронутые садовниками, покоились на земле, точно огромные заплесневелые кости.

Ученики в возрасте от двенадцати до пятнадцати миновали половину пути к окончанию нелегкой учебы. Все они сонно моргали, глядя на Фелана, уже вспомнившего, что он так и не успел позавтракать. Никто, включая учителя, не раскрывал книг и не пользовался пером и бумагой: этот урок шел по старинке, здесь требовалось упражнять память.

– Хорошо, – сказал Фелан, войдя в круг и опустившись в густую траву. – Доброе утро. Кто помнит, что мы пытаемся запомнить?

– «Загадки Корнита и Корната», – поспешил ответить круглолицый двенадцатилетний Джосс Куин.

– О чем они?

– О двух бардах, состязавшихся, чтоб поглядеть, кто из них станет придворным бардом короля Брете…

На этом Джосс замер с раскрытым ртом. Нить подхватила дочь королевского мажордома, Сабрина Пентон, опрятная, уверенная в себе девочка.

– Каждый пытался угадать тайное имя другого, задавая вопросы.

– Сколько вопросов?

– Сотня, – выдохнул старший из учеников, неугомонный Фрезер Вердж. – Тысяча. Как же это нужно было исполнять, чтобы все вокруг не уснули, упав лицом в тарелки?