Эта девочка моя - Юлия Рябинина

Мне так стыдно перед ней.

Марина приходит на помощь. Она забирает у меня трубку:

– Тетя Оля, здравствуйте. Только не ругайтесь, теть Оль. Да все с Олесей нормально. Она просто нечаянно платье порвала за пятьдесят тысяч.

– Как? – слышу громкий мамин вопрос.

– Запуталась и упала. Правда не совсем так…

Но прежде чем Марина что-то успевает рассказать я забираю у нее трубку.

– Мам, я не пойду за Эдика замуж, – и отключаюсь.

– Ты что творишь, Лесь? Тебя Эдик того, прибьет…

– Анри, ты серьезно хочешь заплатить за это платье?

Вика округляет и без того большие глаза.

– Да жалко что-то мне ее, – пожимаю плечами.

– Жалко? Ты знаешь, что это означает? – искренне удивляется сестра.

На самом деле нет.

Я уже давно не испытываю подобных чувств. Наверно с тех самых пор, когда умерла моя крыса Лили. Напрягаю память, помню мне тогда было лет семь. У меня была белая крыска Лили и один раз я решил выпустить ее из клетки погулять. Зверек сбежал. А потом я обнаружил хвост Лили возле миски нашего кота Ганнибала. Вот тогда-то я и испытал это странное чувство – жалость.

Я грустил несколько дней. Даже помню ничего не ел в этот период, но отец быстро вытащил меня из хандры, когда привез мне точно такую же белую крысу. И я тоже назвал ее Лили.

Чуть позже понял. Что все… Абсолютно все, взаимозаменяемо. И даже любовь…

А тут, когда увидел эту невзрачное существо, с трудом напоминающее девушку, почему-то проникся к ней жалостью. Она была такая бледная, такая напуганная, как моя крыса Лили в тот день, когда я выпустил ее из клетки…

– Пятьдесят тысяч, карта? Наличные? – спрашивает сдавленным голосом продавщица.

– Картой, – кидаю ей.

– Анри, она же тебе разбила телефон? – сцепив зубы, произносит Вика. – Если отец узнает, он тебя растерзает. А если он у тебя спросит, куда ты потратил эти деньги, что будешь ему говорить?

Я потираю подбородок. Скольжу взглядом по бледной продавщице. Перевожу его к той кабинке, где до сих пор сидит мартышка. И возвращаю его обратно на Вику.

– Скажу, что ты меня заставила оплатить обед в ресторане, – криво улыбаюсь ей.

– Ах, ты подлец, – ударяет меня Вика кулачком в плечо.

– Ты и так мне задолжала, сестренка, за поход с тобой в магазин. Думаешь, мне в кайф ходить по бабским бутикам и выбирать тебе шмотки? Думаешь, у меня своих дел нет? – возмущаюсь.

– Ой, ладно тебе. Чего орать-то? Обед так обед, – смиренно соглашается она. – Но за айфон сам с ним разбирайся. Я тебе тут не помощник: – Когдаа самая ближайшая доставка?

Вика обращает все свое внимание на продавщицу, а я на примерочную, откуда доносятся громкие всхлипы. В сердце что-то дернулось и тут же исчезло. Нахмурил бровь. Что за черт!

– Вика, ты долго еще будешь трепаться? – сухо спрашиваю сестру. – Надоело.

– Конечно, надоело, брат. Не ты же женишься, а я. Так что потерпи еще немного. Я хочу, чтобы мой Эрнест потерял от меня голову окончательно в тот момент, когда увидит меня в свадебном платье.

– Вам очень! Очень подходит это платье, – улыбнулась продавщица, записывая наш адрес и телефон.

– А вы не знаете, кто эта марты…. Кхе, – откашлялся в кулак, – девушка?

Киваю на кабинку, в которой сейчас сидит моя должница.

– Нет, к сожалению, нет, – покачала продавец головой.

– Зачем? – толкает меня к выходу сестра. – Зачем тебе нужна эта беднота. Достаточно. Не позорь нас. На сегодня благотворительности хватит.

Кидаю последний взгляд на примерочную, когда мы уже выходим с Викой из салона, замечаю с каким довольным лицом продавец направляется в сторону примерочной.

– Вик, а может мы отцу скажем, что это ты разбила мой телефон? – отворачиваюсь и тут же забываю про мартышку, сосредотачиваюсь на решении насущной проблемы.

– Ну уж нет, Анри, ты мальчик взрослый, умей отвечать за свои поступки сам, – улыбается хитрой лисой сестра и я догадываюсь, что свадебный салон – это только начало, но я так же и догадался, что в конце дня, пусть я буду выжат, как лимон, но свой айфон я получу.

И пусть лучше я буду шарахаться по магазинам с сестрой, чем потом несколько недель выслушивать от отца, как я не ценю его деньги и какой я никчемный сын.

Хм. А моя никчемность заключается в том, что я пошел учиться на финансиста, как он настаивал, а не в инженерный. Да, у меня есть мечта. Я не хочу быть богатым мажором и жить за счет отца, считая его капиталы. И у меня есть проект, который не дает мне покоя и я сделаю все, чтобы воплотить его в жизнь.

– Анри, – сдергивает меня сестренка с Олимпа моих фантазий.

– Что? – прокашлялся.

Так замечтался, аж в горле пересохло.

– Теперь наш путь лежит в ювелирку, оттуда – в обувной, а дальше посмотрим, – лукаво подмигивает она.

Ну вот, началось.

– Вик, у меня один вопрос. Только один, – мы спускаемся по эскалатору вниз.

– Говори, Королева позволяет, – встряхивает гривой сестра.

Ну точно, мать ее, Королева.

– Почему ты не позвала с собой Эмми?

– Андрюш, ты что больной? – выпячивает она нижнюю губы вперед, смотрит на меня в упор.

А я еле сдерживаю смех. У нее так смешно оттопырилась нижняя губа, накачанная ботексом, что хоть впору поддерживай ее.

– Да ладно, Вик. Мне и правда интересно, – продолжаю глумиться над сестрой, уж я-то наслышан почему девчонки больше не дружат.

– Ты издеваешься надо мной, не так ли? Как, по-твоему Эмми будет общаться со мной, когда я у нее из-под носа такого жениха умыкнула. Но если честно, – лицо сестры не выражает практически никаких эмоций, оно и понятно почему, она себе весь фейс обколола ботоксом, теперь ее кожа, как камень, Эмми Эрнесту совсем не подходит. Так, ни рыба ни мясо, – зло хмыкнула сестра.

За это время мы уже спустились вниз и направились к выходной двери, когда в мою руку неожиданно кто-то вцепляется мертвой хваткой и с силой разворачивает на сто восемьдесят градусов.

– Мартышка?

– Опять? – слышу сбоку голос сестры.

– Спасибо, что заплатил за платье. Я тебе все отдам до рубля, – Мартышка стоит передо мной все раскрасневшаяся, растрепанная.

Понял, что бежала за мной.

– Ой, девочка, прими от моего брата-лопушка эту подачку и забудь. Исчезни. Испарись.

– Вик, замолчи, – одергиваю сестру. – А знаешь что, Мартышка.

– Меня зовут Олеся, – сужает глаза девушка, а я вдруг неожиданно замечаю, какого необычного они у нее оттенка, небесно-голубого, будто линзы одеты.